Встреча с читателями 24 августа 2024 года

Всем здравствуйте! Меня зовут Анастасия Долганова. Сегодня я буду говорить о своей книге «Мужчина, женщина и их родители: как наш детский опыт влияет на взрослые отношения», которая вышла совсем недавно. Наконец-то она ко мне пришла, и я могу её трогать, нюхать, и я буду сегодня про неё рассказывать.

 

Наверное, для начала я хочу немного поделиться тем, что со мной происходит, потому что для меня это не обычная лекция. Во-первых, я сегодня сижу: на этот раз захотелось сделать что-то необычное.

 

Действительно хочется не столько выступать для вас лектором, экспертом, сколько рассказать про эту книгу и про то, что я считаю важным. Конечно, я что-то дополню… Особенно важным мне кажется сегодняшнее дополнение про то, что такое диалог, но мне очень хотелось бы побольше пообщаться.

 

Я полагаю, что кто-то из вас прочитал книгу, кто-то – только в процессе чтения, а кто-то только планирует прочесть. Но в любом случае это необычно для меня по нескольким причинам.

 

Это достаточно символичный для меня эфир, потому что я вот только что за несколько минут до нашей встречи посмотрела, что первая лекция на моём YouTube канале вышла первого сентября 2014 года. Почти ровно десять лет назад. Десять лет мы с вами встречаемся на лекциях. Сначала это было в Ижевске, затем в Москве и Питере, а потом после ковида я – как и многие другие – перешли на формат онлайн, но мы продолжаем встречаться, и это здорово.

 

Когда я думаю, что это продолжается уже десять лет, это действительно впечатляет меня. Тогда мне было двадцать девять лет, сейчас мне почти сорок. И я, честно говоря, так рада этим годам и этим процессам, которые происходят - в том числе тем процессам, которые происходят рядом с вами (лекция, книги: это четвёртая моя книга, которая вышла в бумаге, и это так радостно и так глубоко впечатляет меня про то, что в этом месте всё получилось). Мне так хотелось быть полезной и рассказывать что-то про то, что полезно для меня самой, что я как будто могу поформулировать таким образом, чтобы это и другим оказалось полезно. И судя по тому, что вы здесь спустя десять лет – это получилось, и это так здорово. Спасибо вам и спасибо мне самой за то, что мы таким образом смогли эти десять лет прожить и придти туда, куда мы пришли.

 

Сегодня мы пришли к книге «Мужчина, женщина и их родители».

 

Вот что хочется сказать про рамки самой книги. Эта книга написана для людей, которые могут воспринимать свои отношения как отношения невротического уровня. Эта книга написана для таких отношений, в которых и с вами и с вашим партнёром базово всё в порядке: у вас нет расстройств или психических заболеваний (потому что если они есть, мы говорим о другом уровне отношений, они по-другому функционируют, и книга написана не про это). Здесь мы говорим о том, что базово биологически с вашей нервной системой всё в порядке и с нервной системой вашего партнёра тоже всё в порядке. Или же – если что-то не в порядке – есть какие-то расстройства, но они скомпенсированы в достаточной степени для того, чтобы все эти процессы, которые описаны в этой книге, могли бы включаться и быть той биологической компонентой, которая может быть у нас в голове.

 

В современной психологии мы воспринимаем то, что с нами происходит, как некую совокупность трёх факторов.

 

Мы однозначно признаём важность биологического фактора.

 

Мы говорим о том, что очень многое из того, что с нами происходит, обусловлено генетически или биологически (либо наследственно, либо что-то произошло с нашим мозгом/нашей центральной нервной системой в процессе формирования внутри утробы), и это оказывает влияние на нашу жизнь, и эта биологическая компонента адаптируется с помощью докторов или медикаментов.

 

Есть социальная компонента.

 

Это про то, в какой среде мы с вами росли. Собственно, в книге много об этом сказано: о том, как отношения с родителями влияют на наши отношения с партнёром в будущем.

 

И есть компонента личной боли и личного выбора взрослого самостоятельного человека, который может свободно выбирать, как он будет действовать в той или иной ситуации.

 

Вот в этой совокупности и рождается то, что мы из себя представляем, и то, на что могут рассчитывать наши отношения. Но при этом, когда мы будем говорить сегодня о книге, то мы будем иметь в виду, что вопрос биологической компоненты так или иначе либо закрыт, либо не существенен, потому что всё в порядке. Это важное ограничение, которое нужно было сказать.

 

 

Как строятся отношения писателя с издательством

 

Про книгу. Мне за эти десять лет было очень заметно (в моей собственной жизни и в моей практике как психолога) то, насколько хорошие или плохие отношения влияют на самого человека. И мне было заметно, насколько в хороших отношениях мы становимся теми, кто мы есть, насколько у нас есть возможность и ресурс стать именно собой, и насколько плохие партнёрские личные отношения этому препятствуют.

 

И в этой книге описано именно такое движение и такой путь. Книга об отношениях имеет своей задачей описать те отношения, которые мы можем построить не для того, чтобы быть в отношениях. Быть в отношениях – это не самоцель (это приятно, это прекрасно, это легче, чем быть одному, но при этом отношения не самоцель). Самоцель всего здорового процесса, который может происходить в течение жизни с человеком, - это максимально приблизится к тому, кто есть он сам, и начать жить такой жизнью, которая подходит именно ему. И удивительным образом партнёры, которые находятся рядом с нами, могут быть крайне разрушительными в этом процессе, или очень поддерживающими. И мы сами, находясь в отношениях, можем разрушать Самость партнёра и свою собственную, либо поддерживать обретение партнёром своей Самости и собственное движение к тому, чтобы стать самими собой.

 

Последняя глава моей новой книги называется «Как строить хорошие отношения», и она посвящена именно той логике, которая может присутствовать внутри ваших взрослых отношений, и которая приводит к обнаружению и валидации той вашей личности, которая является максимально аутентичной для вас.

 

Алёна пишет: «Я всё время ждала книгу о том, что такое хорошие отношения, а не патология. Таких почти нет». Спасибо. Я очень рада, что у меня как будто это получилось, но и в этой книге и в жизни движение к самости и внутреннему благополучию, которое очень часто сопровождается внешним благополучием (просто потому что у нас много ресурса на то, чтобы выстраивать свою жизнь хорошо), движение к этой норме - зачастую происходит через много перепетий, которые зависят не только от того, кто наш партнёр, но и от того, кто мы сами, и какое у нас было детство, какие у нас сформировались привычки, и какие травмы мы получили, когда были совсем маленькими и находились в отношениях с мамой и папой.

 

В моей книге я пыталась описать общие закономерности того, что может пойти хорошо, или что может пойти плохо в отношениях детей с родителями. Пыталась также описать нормы того, как это должно быть, поскольку для меня кажется важным описать некий пример того, как мы – взрослые – сами можем относиться к нашим детям или к детям, которые есть в нашем ближайшем окружении, а так же то, как мы можем построить отношения со своей собственной детской частью. Про то, как мы можем разговаривать сами с собой тогда, когда мы находимся в регрессе, который неизбежен. Я много пишу о том, что регресс – это нормальная и большая часть любых отношений, и как поступать с собой, когда мы в регрессе, или чего запрашивать у нашего партнёра, когда мы в регрессе – это важное знание, которое помогает себя стабилизировать быстрее и качественнее, чем если бы мы этого не знали.

 

В этом пути я выделяю несколько зон, которые являются самыми проблемными для девочки, и описываю идентификацию как самую проблемную зону. А для мальчиков я описываю то, что называю проблемами с агрессией и инфантилизм.

 

Лично моя любимая часть касается мальчишек и того, как удивительно может сложиться их путь по признанию одной из самых сильных своих сторон – агрессии.

 

Базово для меня эта книга про то, что описываются главные проблемы девочек (которые потом забирают их во взрослые отношения), главные проблемы мальчиков. Дальше я описываю две большие истории про две построенные по-разному пары, и на примере этих пар, их конфликтов и мирных дней я пытаюсь показать, каким образом та логика развития, которая присутствует в каждом из них, отражается на их повседневности здесь и сейчас, и что им можно поделать, где находятся их слабые точки, какие именно силы и куда прилагать. И заканчивается книга главой о хороших отношениях, где я показываю довольно жизнеспособный путь отношений.

 

[Анастасия читает комментарий в чате с благодарностями и хвалебными отзывами на её книгу, а одна из комментаторов говорит, что держит книгу Анастасии у кровати]

 

Спасибо. Я очень смущаюсь, когда мне пишут такие вещи, потому что вспоминаю шуточку (по-моему у Ирины Булюбаш) в цикле рассказиков про маленького гештальт-терапевта (несколько небольших забавных зарисовок). И один из них был про профессиональный кризис маленького гештальт-терапевта, когда он выкидывает все книги и низвергает все авторитеты, потому что разочарован, но Нэнси Мак Уильямс под подушкой всё же оставляет.

 

- Анастасия, под ограничениями вы подразумеваете пограничный уровень организации личности у людей в паре?

 

Не только пограничный. Есть замечательная книга, которая вышла несколько лет назад. Она называется «Что-то не так с Гэлвинами». Это журналистика, исследование о том, как исследовалось и развивалось заболевание шизофрения на примере одной семьи, у которой шесть из двенадцати детей заболевают этим заболеванием. И я пока читала эту книгу сформулировала как раз такую разницу между некой условной нормой, между болезнями и расстройствами. Когда я говорю сегодня о том, что это книга написана для невротических пар, я говорю о некой условной норме. А когда я говорю про расстройства, вот что я имею в виду: болезнь (с оговорками) – это то, что возникает в ответ на конкретное нарушение и лечится. Хотя, например, к той же шизофрении это не очень относится. Можно заболеть депрессией и вылечиться от неё. Можно получить ПТСР (не смотря на то, что там есть слово «расстройство», оно сейчас лечится достаточно успешно, и после прохождения лечения человек сможет жить почти нормальной жизнью).

Но есть, например, КПТСР (комплексное посттравматическое стрессовое расстройство), и это уже уровень расстройства. Или, например, не только пограничное расстройство личности, но и все остальные. Есть расстройства адаптации, и для них чаще употребляется слово «адаптация», чем слово «излечение». Они начинаются рано, они глобально затрагивают все или большинство сфер человеческой жизни, и мы пока не придумали, как их лечить до уровня нормы. Мы придумали как облегчить жизнь при этих расстройствах, как адаптировать человека к его жизни, как сделать так, чтобы он мог работать и строить отношения так или иначе – но у нас пока нет способов вылечить это расстройство целиком.

И когда я говорю про невротический уровень моих пар в книге, это про то, что у них нет расстройств: то есть у них нет каких-то глобальных нарушений (в том числе пограничного уровня организации у одного или обоих партнёров)… [Кстати, двое людей с пограничными расстройствами личности могут вполне неплохо жить, если они совпадут в своих базовых потребностях. Например, потребность в заботе и руководстве одного партнёра совпадёт с потребностью проявлять власть и контроль другого партнёра – они могут очень хорошо уживаться вместе и быть вполне функциональными]. Так что я говорю не только о пограничном, но и о других нарушениях вот такого уровня расстройств, которые имеют биологический субстрат плюс глобальный и ранний характер нарушений.

 

 

Я писала эту книгу совсем по-другому. Предыдущие книги я писала по плану. И когда я думала об этой книге, я думала, что напишу план на ватмане, где будут идеи, переплетённые друг с другом, и как-то будут сплетаться в одну главу, вторую главу и так далее. Но когда пришло время садиться за работу, я обнаружила, что вообще не хочу смотреть на те заметки, которые уже сделала, и мне хочется, чтобы книга «выписалась» из меня естественным образом, как бы одним куском. Может, по этой причине она и правда читается легче. Мне тоже нравится, как она написана. Она как будто создаёт несколько другое (именно читательское) впечатление. Как будто при попадании в неё книга очень плавно развивается и заканчивается, не оставив по большому счёту вопросов. Это здорово. Возможно, следующую книгу я буду писать тоже только с планом в голове, чтобы позволять ей написаться так, как это естественно, что ли…

 

 

- По поводу измен. Всегда ли это акт агрессии в паре?

 

Да, помню эту главу и помню идею, которую я там озвучивала. Как будто я пока не придумала или не увидела примера какой-то измены, которая не была бы так или иначе актом агрессии. Если у вас есть такой пример – пожалуйста, напишите. Возможно, я увижу что-то, чего до сих пор не видела, и это будет очень ценно.

 

 

Немного рассказала про то, как организован был у меня процесс написания для этой книги. Но ещё будет справедливым отметить, что для меня (знаю, что у писателей бывает по-разному) написание книги - это большой и рутинный труд. Я закладываю в работу над каждой книгой год, и это про то, что я работаю каждый день, за исключением одного выходного. Всегда по утрам, потому что писать я могу только утром, пока ко мне в голову не попали тик-токи и другие впечатления дня, или общение с другими людьми. Я встаю, пью кофе и сажусь писать. У меня есть норма слов или визуально страничка в ворде. Для последней книги нормой была страничка сырого текста в ворде за день. И вот страницы собираются в главу, я их перечитываю и правлю – это занимает где-то час-полтора в день. Но эти час-полтора рутинной работы, за которую я сажусь даже если я не хочу и даже если сегодня не пишется… Здесь я вспоминаю все эти советы, которые дают более плодовитые и успешные писатели, чем я, которые говорят о том, что нужно писать даже если не пишется. Даже если я потом удалю всю страницу или весь этот раздел – всё равно наработается какая-то привычка, наработается лексика и дальше будет проще. Это рутинный процесс, завязанный на дисцеплине, а не на проблесках вдохновения или творчества.

Вдохновение и творчество скорее присутствуют на этапе планирования, когда ещё только думаю, о чём буду писать. А когда начинается работа, то она к вдохновению, к «мотивации» отношения не имеет, честно говоря, вообще: это просто дисциплина.

За десять лет я написала четыре книги, и в 2024-2025 годах планирую отдыхать. Но кто знает. Мне уже как будто интересно подумать о следующей книге, я уже знаю, о чём она будет.

 

 

Про издательства

 

 

Мне повезло с издательством. Мне очень нравится издательство «Весь». Они сами на меня вышли, когда я писала книгу «Мир нарциссической жертвы». Это было сарафанное радио: им рассказали о том, что я существую, я пишу и я работаю сейчас над книгой. Они вышли на меня и попросили прислать им первую главу. Мы заключили договор - и понеслось.

Договор в моей практике заключается на пять лет. Для каждой книги отдельный договор, в котором прописаны права и обязанности сторон. Мои права – это получать роялти, а их права - …

Как это организовано в моём понимании? Издательство продаёт книги по оптовой цене, а те, кто их распространяет – у них своя политика по ценообразованию. Распространители закупают у издательства книги оптом и распродают так, как считают нужным. Это касается и любой другой литературной площадки. Та площадка, которая продаёт книги, выбирает свою ценовую политику абсолютно самостоятельно и полностью имеет на это право, поскольку это её ресурс.

 

Издательство выбирает оформление (согласовывает, конечно, со мной, но – честно говоря – оно мне просто нравится и всё, я не вношу изменений). Они выбирают формат (например, мягкий формат для моей последней книги – это было решение издательства, которое в этом месте со мной не советовалось, но обосновало своё решение: мне сказали, что будет так, потому что в этом есть разумное зерно, и я с этим согласилась). Если вы спрашиваете про переговоры с издательством и на что обращать внимание при издании книги – мне здесь нечего вам сказать, потому что переговоры на этапе продажи и самопрезентации себя («Возьмите меня в издательство!») обошли меня стороной, здесь мне повезло.

Так как мы работаем с моим издательством уже давно, мы давно уже как будто друг друга изучили и как будто находимся в очень комфортном друг с другом положении, в очень комфортных отношениях про то, что, когда я пишу, меня не трогают (мне не нужна ни помощь ни мотивация). Я скорее буду воспринимать советы со стороны издательства как помеху. Когда я пишу, я ни с кем не советуюсь, потому что мне не хочется учитывать ещё какие-то мнения в моей стройной картине, которую я хочу описать. Если кто-то мне что-то озвучит, мне придётся это учитывать, потому что это моя природа: я не смогу это выбросить из головы и буду так или иначе обдумывать и вертеть. Поэтому, когда книга целиком уже складывается, хочется её целиком выпустить из себя и ни с кем не советоваться.

 

 

- О чём будет следующая книга?

 

Это тоже интересный момент. Честно говоря, я уже закончила отношения со своей последней книгой «Мужчина, женщина и их родители». Я её уже из себя выпустила, и мне очень приятно сейчас узнавать, что она читается, важна, полезна – это совершенно необходимо, это питание для меня (что всё с ней хорошо, она получилась). Но вот именно личный интерес про то, что там написано, смакование каких-то идей или смыслов – этого больше нет. Я выразила всё, что хотела, и теперь мне интереснее думать о другом.

Я не знаю, как будет называться следующая книга, но знаю её тему: она будет касаться исцеления от повседневного нарциссизма. Она будет во многом развивать те идеи, о которых я говорила на лекциях о повседневном нарциссизме. Я обнаружила, что мне есть, что сказать на эту тему. Я обнаружила, что есть недостаток информации про то, что такое непатологический нарциссизм и как он влияет на жизнь самого человека, на его партнёрские взрослые взаимоотношения, потому что одно дело быть человеком с клиническим нарциссизмом, а другое – быть человеком, который, например, не признаёт своей вины или не признаёт важности благодарности, или искренне страдает до паралича, когда оказывается в ситуациях, когда его могут как-то оценить. В общем, мне очень интересно поразмышлять на эту тему и поделиться, поскольку нарциссизм и исцеление от нарциссизма – это в том числе путь моего личного развития. Нарциссизм и сейчас мне вполне свойственен, но сейчас мне с этим намного легче живётся, а раньше жилось прямо тяжело. Мне более понятно, у меня сформировано видение, каким образом можно в этом месте идти для того, чтобы чувствовать себя получше, отношения строить покомофортнее.

 

- Как вы научились так здорово писать: понятно и просто, но при этом подробно и точно? Что на ваш взгляд больше всего повлияло на ваш стиль?

 

Я увлечённейший читатель совершенно разнообразной литературы. Читать – моё самое любимое занятие. Я и сейчас каждый день читаю абсолютно разную литературу. В прошлом году я увлеклась детективами, в этом году – читаю журналистику. На Самуи у меня есть книжный клуб, где мы обсуждаем нобелевских лауреатов. Следующие у нас по плану – Светлана Алексиевич и Мо Янь. Это крайне интересно. Чтение - это большая часть моей жизни, и я связываю свой писательский опыт с огромным читательским опытом. Я сама люблю книги, которые написаны ясно, и которые при этом меня впечатляют, и при этом я отвлекаюсь своей собственной повседневностью, в которой мне что-то объясняют и раскрывают во мне то, чего во мне не было раньше. И как иначе писать, если не читаешь, - я не знаю. Наверное, это единственный мой возможный ответ. Спасибо большое.

 

 

- Расскажи, пожалуйста, про позитивный перенос. Почему он образовывается? Мы же переносим вытесненную часть или не только?

 

Интересный вопрос. Я напомню про позитивный перенос.

Негативный перенос – это когда я переношу на окружающих какие-то негативные вытесненные части своей психики и мне самому становится от этого плохо, и им самим становится от этого плохо, если это проективная идентификация и они себя чувствуют, например, лживыми или несправедливыми или злобными рядом со мной под влиянием моих негативных переносов и негативных проективных идентификаций.

Я полагаю, что существует некая заражаемость позитивными частями. Не обязательно вытесненными, но я бы сказала, присутствующими в поле. И человек, который относится к себе хорошо, способен заразить этим хорошим отношением и тех людей, которые находятся рядом с ним в одном поле, и с ним мы тоже начинаем относиться к себе лучше и чувствуем себя более храбрыми, более смелыми, более великодушными, чем вне этого поля.

Я здесь эту идею, честно говоря, вбрасываю, озвучиваю как наблюдаемое, но какую-то серьёзную концепцию под это я подвести пока не могу – просто делюсь с вами наблюдением.

 

- Вашу книгу исправлял редактор?

 

Конечно. Дважды. Два редактора вычитывали мою книгу. Первый редактор – спасибо ей огромное – прочитала и дала мне несколько советов по содержанию и по организации материала. А второй редактор из издательства «Весь» правили почти каждое слово : )) Я думаю, что пишу грамотно, но каждый раз, когда мне присылают из редакции книгу – каждая строчка на каждой странице помечена красным. То запятые, то они разбивают предложения на более короткие, чтобы легче читалось (у меня есть склонность к длинным сложноподчинённым предложениям). И они всё это разбивают, правят, заменяют одно слово на другое. Или подчёркивают слово и говорят: «Вы сейчас впервые применяете это слово и никак его не объясняете. Здесь нужна сноска». Я потом могу согласиться, а могу отказаться от правок, имею право.  

 

- Говорят, книга – это совсем не про прибыль. А про что для вас выпустить книгу?

 

Правда не про прибыль. Роялти – это очень приятно, но не в моих масштабах продаж жить на роялти. Я не Стивен Кинг, хотя очень его люблю.

Про что для меня выпустить книгу? Радость творчества – сто процентов.

Интеллектуальная радость от обдумывания и формулирования концепций и идей во что-то слитное – однозначно. Удовлетворение потребности в том, чтобы помочь, быть полезной, улучшить чью-то жизнь, сделать что-то хорошее для человека. Один раз написал книгу, и дальше она ушла, и люди пользуются и что-то для себя берут спустя годы – меня это завораживает. Я привыкла к тому, что внутри консультаций, например, когда я работаю как психотерапевт – я могу сделать что-то хорошее и я это делаю, и в следующий раз делаю. Я человека даже не знаю, я его не видела – а я сделала что-то хорошее книгой. Слово «завораживает» здесь очень подходит. Кроме того, это безусловно удовлетворяет мои нарциссические желания, что есть книги, на них написано моё имя, моя фотография, они лежат у меня на столе (не буду этого стесняться).  Они у меня лежат бочком, и я смотрю на них не с обложки, а сбоку, и вот я смотрю на них и думаю: «Боже, вот это всё, каждое словечко в этом во всём написала я, я!» - это тоже очень приятное ощущение.

 

- Посоветуйте, пожалуйста, книги или лекции про КПТС или раннюю травму?

 

«Тело помнит всё» Бессела ван дер Колка – прекрасная. Джудит Герман, «Травма и исцеление» - книгу очень хвалят, но сама я её пока не читала.

 

- Повлияло ли проживание за границей на ваше отношение к творчеству и отношениям?

 

Я не думаю, что заграница как таковая. И я уезжала не потому, что хотела быть за границей и не быть в России: у меня не было такого чувства. Когда я впервые приехала в Тайланд, то обнаружила, что это красиво. Здесь действительно очень красиво и очень тепло. И все мои процессы, которые никак не меняются от этой красоты и теплоты (я всё так же могу страдать, могу быть в тревоге или депрессии), но при этом мне тепло и красиво. И это было откровением про то, что вот так может быть каждый день: каждый день я могу просто открывать окна, а там сад, и он красивый! Или просто факт, что у меня нет носков, потому что здесь в Тайланде тепло и они не нужны.

Жизнь именно в Тайланде – я не говорю про заграницу в целом – требует базово меньше ресурса, чем жизнь в более холодной стране. Просто потому что здесь тепло. А когда я возвращаюсь из мест, где похолоднее, приземляюсь в аэропорту в Бангкоке, - и вот этот первый удар тёплого вонючего воздуха мегаполиса что-то делает с моим телом: как будто те мышцы, которые всё время немного напряжены, когда холодно или когда трудно, расслабляются, потому что здесь тепло и легко. И вот ради этого я остаюсь за границей.

На мою жизнь это однозначно повлияло, но именно в том, что здесь полегче жить. Каждый день здесь проживать чуть-чуть полегче, каким бы он ни был.

 

- Анастасия, а вы – супервизор? Ведёте ли что-то для профессионального сообщества?

 

Нет, пока нет. Меня про это много спрашивали, но мне пока нравится то количество работы и то количество профессиональной рутины, которое у меня есть. Я работаю как психотерапевт, раз в год выпускаю книги, два раза в год выпускаю лекции и примерно раз в две-три недели (хорошо, если так) я пишу какие-то посты, и этого для меня пока достаточно. Это делает меня профессионально удовлетворённой и сохраняет мне пространство для других вещей в жизни, которые я люблю не меньше, чем работать. Поэтому пока к супервизии я не пришла, к каким-то спецкурсам или лекциям для терапевтов тоже. Понимаю важность этой деятельности, сама давно пользуюсь супервизией, но себя в качестве эксперта в этой области я пока не планирую.

 

- Анастасия, согласны ли вы с утверждением, что в других людях нас раздражает то, что есть в нас самих и не признаётся нами?

 

Нет, не согласна. Наше раздражение намного более тонкое и глубокое, нежели чем просто проецируемые части. Я думаю, что часть нашего раздражения от других людей, наверное, происходит из-за проецирования, но есть и раздражение, которое не имеет с проецированием никакого отношения.

 

- Будет очень интересно узнать о ваших любимых авторах и книгах в психологии.

 

Я росла на Ирвине Яломе. Мне очень нравится его гуманистичность. И если выбирать, допустим, прямо столпа-столпа, это Ялом, Отто Кернберг, Нэнси Мак Уильямс.

 

 

Я хотела бы всё же рассказать о той вещи, которую считаю важной дополнить. Если бы книга ещё находилась в редактуре, я бы внесла туда этот нюанс.

 

Про диалог.

 

В последней книге я очень много говорю о том, что надо разговаривать, что какие-то конфликты между людьми решаются за счёт диалога. Что диалоги не разовые – что это некая практика постоянного диалога в паре, которая приводит к настоящим изменениям в том или другом партнёре. Но я считаю важным ещё и объяснить, что такое диалог, потому что - как выяснилось – диалог могут понимать очень по-разному.

В американской гештальт-традиции они сформулировали модель диалога, которая стоит на трёх китах, и мне она кажется очень правдоподобной. Я не помню, как звучат их термины, но могу сформулировать свои, подходящие по содержанию:

 

- искренность

- откликаемость

- изменяемость

 

Это означает, что, когда мы с тобой ведём диалог, я говорю о себе правду. Первое условие хорошего диалога – это искренность. Я говорю правду о своей феноменологии.

То есть идея не может быть правдой – она может той или иной, кто-то верит в одно, а кто-то в другое. Но я искренне говорю тебе о том, что я чувствую, как я воспринимаю. Если мне больно, я говорю, что мне больно. Если говорю, что мне страшно, значит мне страшно.

 

Второе условие хорошего диалога – это когда ты говоришь мне свою правду твоей феноменологии (соблюдая первое условие) и я тебя слышу, мне любопытно. Я в диалоге не только хочу высказаться, но мне искренне важно и про тебя что-то понять, про твою феноменологию. Я раздражаюсь, когда ты делаешь так; мне так нравится, когда я делаю так – это диалог. Я обнаружила, что – оказывается – некоторые люди считают диалогом состояние «Я высказался», как будто смысл именно в этом. Вроде как «О чём нам разговаривать, ведь я уже всё сказал?». Но мы не поговорили.

Поговорить – значит я говорю тебе правду о себе, ты говоришь мне правду о себе, и мы оба любопытны к правдам друг друга. Из этого вырастает третье условие хорошего диалога.

 

Изменяемость.

 

Я согласен измениться навсегда из-за твоей правды. Взаимное согласие измениться навсегда из-за того, что ты мне говоришь о себе, является принципиально важным для хорошего диалога.

Например, я говорю тебе: «Меня так раздражают гости, я не люблю гостей. Я хочу просто всё время сидеть дома одна или вдвоём. Мне вообще всё это не нравится, я от этого устаю, не хочу убираться потом за всеми и так далее». Это моя правда. Твоя правда: «А я так люблю чувствовать себя гостеприимным. Для меня это важная часть бытия: что у меня есть друзья, я могу пригласить их в свой красивый ухоженный чистый дом, мы можем посидеть вместе, что-то вместе поделать. Мне так приятно заботиться о тех, кто мне близок, когда они ко мне приходят».

И если я слышу эту правду о тебе, я готова измениться навсегда и сказать: «Блин, ну приглашай тогда. Ну чего делать. Мне тогда, наверное, нужно вот это, вот это и вот это». И ты тоже меняешься навсегда, говоришь: «Слушай, я понял, что для тебя гостеприимство – огромный труд. Давай я на себя это возьму, а ты можешь присоединяться, если захочешь. Или мы тебя вообще не будем трогать».

 

Вот что называется диалогом:

 

Никто из нас не врёт, притворяясь, что ему нравятся гости. Мой партнёр не притворяется, что ему они не нравятся, мы говорим правду друг о друге, и оба навсегда меняемся, исходя из того, какую правду друг о друге мы узнали. Вот в этом возникает диалог, и это даже не назвать компромиссом. Никто из нас не ущемляет себя, каждый правда немного меняется внутри, потому что если я знаю про твоё гостеприимство, если мне искренне до тебя не всё равно – то тогда мне действительно становится менее дискомфортно, когда приходят люди (потому что кроме грязи, шума и социальной нагрузки это приносит ещё и твоё удовольствие, а я люблю тебя и твоё удовольствие – это объективный факт для меня: это такое же удовольствие, как и моё).

 

- … и это звучит вдохновляюще!

 

Да, мне тоже так кажется. Если рассказать своим партнёрам о том, что такое диалог, вы будете взаимно разделять эти ценности, - ваши отношения могут взлететь на совершенно иной уровень близости и безопасности для вас обоих.

 

Мне очень нравятся взрослые человеческие отношения между мужчиной и женщиной. Мне нравится в них быть; мне нравится смотреть на других людей, которые находятся в таких отношениях; мне нравится, сколько в них может быть красоты, терапии, сколько здоровья, сколько настоящего исцеления может происходить в процессе. Поэтому мне и захотелось всё это описать.

 

- С какими кейсами и темами вам как психотерапевту сейчас интереснее всего работать?

 

Я бы разделила кейсы приятные и кейсы интересные.

Приятно делать то, что получается. Приятно видеть устойчивый результат.

А интересно… Наверное, правда все эти годы мне интересна патология. Я и начинала с психиатрической клиники, закончила университет в 2008 году. И потом личностные расстройства, психические заболевания мне всегда были интересны. Та же самая книга «Что-то не так с Гэлвинами» мне безумно интересна, потому что там описана как раз сфера моих профессиональных интересов. Но при этом в психотерапии с этим работать сложно. Может быть когда-нибудь можно себе представить, что я ещё тридцать лет поработаю и, может, что-нибудь пойму про людей с болезнями и расстройствами, что и им тоже может помочь – было бы так здорово…

 

- Как вы относитесь к тому, что в тиктоках и инстаграм так много психологического контента? Бывает интересный, а бывает сильно вредный. Как реагируете?

 

Чаще всего я проматываю этот контент, если он мне попадается. Кроме нескольких девчонок, которых я смотрю (мне нравится, как они разыгрывают жизненные ситуации).

Как я к этому отношусь? Меня это как будто не трогает. Раньше трогало: хотелось, чтобы раз уж человек говорит о психологии, то говори научную точку зрения. А потом я обнаружила, что люди вообще-то сами неплохо справляются с фильтрацией такой информации. Информация доступна, и человек, которому нужна помощь или поддержка, её ищет и встречает хорошую качественную информацию, плохую некачественную информацию – так или иначе он научается в ней разбираться, и это его личный процесс, который – безусловно – идёт ему на пользу.

 

- Где найти таких партнёров, которые готовы к таким диалогам?

 

Я же говорю. Обсудить предложенную выше модель диалога, добиться взаимного… чтобы эта ценность была у вас одинаковой. Тогда вы сможете на это опираться в следующий раз, когда вам нужно будет серьёзно поговорить.

 

- Эти принципы диалога работают в любом контексте, не только между мужчиной и женщиной? В работе, например.

 

Я полагаю, что чем более формальные и функциональные отношения (это нормально, они встречаются на работе с коллегами и людьми, которые заботятся о нашем здоровье)… Я не думаю, что быть искренними до глубины души в каждых своих текущих отношениях – это обосновано. Я думаю, что функциональные отношения, возможно, больше предполагают ясности формулирования потребностей, некоего договора с точки зрения бизнеса (ты мне – я тебе), а не душевного отклика. Вряд ли я готова навсегда измениться оттого, например, что моему стоматологу хотелось бы работать медленнее или быстрее. Когда я думаю про какие-то повседневные бытовые взаимодействия с людьми, у меня этот уровень откликаемости и искренности не выглядит уместным. Скорее более бизнесовые модели сюда подойдут – я так считаю.

 

- Пары из вашей книги – это реальные люди или просто воображаемые примеры?

 

Пятьдесят на пятьдесят. Это образы, которые созданы из кусочков тех, кто были и есть в терапии, тех, кто меня окружает, и так далее. То есть это образы цельные, но при этом таких людей, которые там описаны, не существует. Я эти пары описывала для иллюстраций всего того материала, который в этой книге есть, и для обучения читателя тому, чтобы он этот материал использовал в анализе отношений сначала вот этих пар, а затем – внутри своей жизни.

Так что я знаю, кому принадлежит каждая деталь из этих героев, но при этом конкретно этого героя как человека не существует.

 

- Работали ли вы когда-нибудь с детьми и родителями? Или это вам было не интересно?

 

Когда только начинала свою карьеру, работала, но психотерапия взрослых мне всегда была интереснее. Сейчас я много лет уже с детьми и их родителями не работаю. Есть люди, которые умеют это намного лучше, которые развивались в этом годами.

 

- Здорово, что в книге вы показываете, что есть смысл в сложных отношениях, а не призываете сразу всех отвергать и объявлять абьюзерами.

 

Ну да… Получится слишком упрощённая картина мира, когда все – абьюзеры, а я – в белом пальто. Я всё-таки за глубину восприятия, хотя бывают истории, когда всё действительно просто: когда я правда в белом пальто, а ты правда абьюзер.

 

- Проходили ли вы так называемый кризис среднего возраста? Сложно ли было? Что помогало не сбиться с пути?

 

У Джеймса Холлиса есть книга «Перевал в середине пути». По-моему, там очень хорошо описаны все наши возрастные процессы. И ещё есть хорошая книга «Кризисы жизни - шансы жизни. Между детством и старостью» Бернадра Ливехуда.

 

Что касается меня, то я не проживала ни один свой кусок жизни осознанно как какой-то возрастной кризис. Может, мне это ещё предстоит.

 

 

Анастасия читает отрывок из своей книги про агрессию, её любимый:

 

 

Развитие баланса между любовью и агрессией.

 

Сказанное в этом разделе будет в одинаковой степени описывать нормальное развитие агрессии как для мальчиков, так и для девочек. Специфические трудности мальчиков, связанные с их природным более высоким уровнем агрессии, мы обсудим чуть ниже.

 

Нормальное развитие любого ребенка тесно связано с признанием авторства своей агрессии.

 

При всей кажущейся очевидности этого процесса (тот, кто разбил кружку, например, является автором агрессии, в этот акт вложенной) он далеко не так прост. Для начала признание себя автором агрессии предполагает способность переносить вину. Без вины нет развития: если ребенок не сталкивается с виной за то, как его поступки влияют на других, или, наоборот, сталкивается с этим слишком много и часто и в результате перегружен виной, то его способность к аутентичному развитию крайне ограничена. Во втором случае психика будет пытаться бесконечно решать задачи, связанные с чувством вины и ощущением, которое можно назвать «плохость» или «неадекватность». Вина и стыд будут занимать большое количество внутреннего пространства.

 

Мы все совершаем ошибки и должны уметь нести за них ответственность, но признание этого факта имеет отношение к сложному психическому процессу. Для того чтобы увидеть вред, нанесенный другому человеку, и испытать по этому поводу сожаление и желание что-то исправить, нужна способность выходить за пределы осприятия только своих чувств и обстоятельств и видеть другого человека. Иначе я буду видеть только то, что разбил кружку случайно, например неловко повернувшись или играя. Испытывать вину за то, что я играл или двигался так, как мне хотелось, нельзя. Для вины нужно видение чувств другого: это была любимая кружка моей мамы, о которой она теперь печалится. Нельзя испытывать сожаление о том, что я играл, но можно испытывать сожаление о том, что мама расстроена из-за того, что сделал я.

 

Это большой и принципиально важный для развития любого ребенка акт – выход за пределы исключительно своей личности и обнаружение того, что в мире существуют другие люди, на которых он влияет своим поведением.

 

Это одновременно акт фрустрирующий и акт освобождающий. Фрустрация заключается в том, что ребенок обнаруживает свое невсемогущество, поскольку чувства и реакции других людей, а также их желания не совпадают идеально с желаниями самого ребенка. Свобода же появляется в том, что если другой существует на самом деле и отдельно от меня, то я сам тоже существую на самом деле и отдельно от всех остальных, а значит, я могу быть тем, кто я есть, не пытаясь добиться идеального совпадения с окружающими меня людьми.

 

В норме этот процесс бурно происходит начиная с года и в целом оформляется к трем годам, когда в психике уже существуют нужные предпосылки для последующего нормального развития. Очевидно, что маленький ребенок неспособен переносить большого количества вины, поскольку его психика попросту не сможет переработать столь сложное чувство. Родитель указывает на свои чувства, возникшие в результате действий маленького ребенка, но очень ограниченно, поскольку есть большое количество вещей, которые маленький ребенок делает просто потому, что он маленький.

Так, например, нет никакого смысла обвинять ребенка в том, что он разбросал вещи, но стоит научить его основам порядка. Нет смысла обижаться на него за то, что он разбросал еду, но стоит постепенно учить его аккуратности.

 

Маленькие дети капризничают, не спят, терзают мамину грудь, истощают своих родителей бесконечным требованием внимания, не пользуются горшком, засовывают пальцы в розетки, портят родительские вещи и требуют много времени, денег и сил – и совершенно неспособны чувствовать вину за это, поскольку в этом нет агрессии, а есть только нормальное бытие. Мама, которая уходит в молчанку или другим способом мстит за то, что ее годовалый малыш запачкал штаны или ее двухлетний ребенок уронил в воду телефон, не помогает ему развить ответственность, но создает ту самую перегрузку.

 

Можно сказать, что с года до трех лет создаются необходимые предпосылки, чтобы освоить свою агрессию и быть способным на переживание вины. После трех лет это развитие не заканчивается, но продолжается с более высокими ставками. Понятно, что более взрослый ребенок может причинить более ощутимый вред, чем маленький, и при этом будет больше за него отвечать. Например, младенец не отвечает за недостаток сна своих родителей, а вот пятилетний ребенок, который будит маму или папу утром, – уже в какой-то степени да. Эта степень увеличивается с возрастом: мы можем представить себе, например, ребенка десяти лет, который затевает с раннего утра шумные игры, игнорируя сон родителей, и за это свое поведение он будет отвечать уже в полной мере. В этом смысле такой ребенок уже сравним со взрослым, заявляющим своим домочадцам: «Кто хочет спать – тот спит», – и играет в компьютерные игры или включает телевизор на полную громкость в помещении, где другие пытаются отдыхать.

 

Ребенок должен сталкиваться с виной и ответственностью за агрессию, но чем он младше, тем больше нуждается в помощи взрослого, чтобы нормально ее пережить и не разрушиться. Соответственно, чем меньше этой помощи и чем больше явных или скрытых родительских обвинений, тем с большей вероятностью этот процесс будет затруднен или даже полностью остановлен. Хорошая родительская поддержка в области агрессии заключается в том, чтобы признавать это чувство и его нормальность, а также в помощи и обучении оценке причиненного вреда и способам этот ущерб минимизировать: с помощью самоконтроля, с помощью искренних извинений или с помощью соразмерных усилий по восстановлению того, что было разрушено. Злость нормальна и естественна, и так же нормально и естественно нести ответственность за последствия ее выражения в любых отношениях, в которых ребенок, а потом и взрослый человек находится.

 

Другие трудности с агрессией касаются проекций или проективных идентификаций других членов семьи и связаны со сложными историями взаимоотношений, в которых агрессия имеет свойство перераспределяться между участниками отношений таким образом, что ее изначальный автор оказывается скрыт.

 

Родители ребенка или его братья и сестры могут использовать проекцию таким образом, что их агрессия выглядит спровоцированной либо вообще не принадлежащей им. Это ситуации, когда, например, мама кричит на сына из-за того, что он не может быстро и правильно выполнить домашнее задание. Или когда в драках братьев всегда оказывается виноват кто-то один. Или когда тонкий нарциссический абьюз выглядит не как абьюз, а как личностный недостаток кого-то другого.

 

В этих случаях в психике развивающегося ребенка возникает путаница.

 

 

Защита от вины

 

 

Когда вины слишком много, психика вынуждена делать что-то, чтобы ее не испытывать. Основных способов не чувствовать вину три: это обсессии, фантазии о своей грандиозности и проекции вместе с проективными идентификациями. Каждый из способов очень любопытен и вполне узнаваем – мы можем припомнить близких и знакомых, которые пользуются этими защитами и совершенно в них непробиваемы.

 

Обсессии – это склонность думать, вместо того чтобы чувствовать.

 

Обсессии носят навязчивый характер и делают недоступным эмоциональный материал. Такой человек может много размышлять о том, кто из участников ситуации сделал что-то, что привело к проблеме, и в этом смысле даже признавать свою ответственность, но он не испытывает сожалений, которые являются топливом для необходимых внутренних изменений. Обсессии обычно опираются на логику и рационализацию. Удивительно то, как логика в этом случае не помогает понять реальность, а наоборот, работает на избегание, ведь с помощью логики становится возможно придумывать сложные и многофакторные конструкции, которые своим весом и разнообразностью уводят человека в его выводах довольно далеко от простого факта: «Я сделал другому плохо».

 

Например, представим, что в дружеской компании есть человек, с которым сложно о чем-то договориться. Он всегда тратит больше времени на решения, чем другие, вдается в мельчайшие детали, выспрашивает о таких подробностях общих планов, которые несущественны для других, но заставляют всех остальных ждать его или приспосабливаться к нему.

 

При обсуждении предстоящего похода он спрашивает в чате о порученной ему закупке провизии: о точном количестве, о том, кто что ест и что не ест, какую марку того или иного продукта люди предпочитают, а также тратит время на то, чтобы изучить цены в разных местах. Постепенно компания начинает раздражаться, поскольку это действительно пытка: люди предвкушают совместный приятный отдых, а не планируют меню на три дня с тщательностью подготовки, достойной званого ужина. Ему пишут, мол, купи гречки и тушенки, ну, может, макарон и каких-нибудь яблок. Он спрашивает: а каких? а соль надо брать? а какая тушенка, по вашему опыту, лучше? а сколько именно брать макарон, а сколько – гречки? а вдруг мы не захотим три дня есть одно и то же?

 

Когда он чувствует от собеседников признаки обоснованного раздражения и получает сообщения «душнила» и «зануда», то несколько часов думает, а потом пишет развернутое сообщение, в котором объясняет, что не считает свои усилия чрезмерными. Что он имеет основания так себя вести (отсутствие большого опыта в походах) и обращается к опыту других, поскольку старается выполнить свою задачу хорошо. Также он подчеркивает, что всегда и во всем пытается разобраться так обстоятельно и нечего рассчитывать на его легкость и скорость в этом вопросе. В конце он сообщает компании, что если им не подходит его скорость и стиль, то лучше будет, если они поручат эту задачу кому-то еще. И если его не возьмут на это мероприятие, потому что он всех тормозит, то он поймет.

 

Конечно, и его поведение с бесконечным согласованием списка покупок, и его финальный выпад крайне агрессивны. Однако это проходит совершенно мимо его внимания. Он все объяснил себе таким образом, что имеет возможность не осознавать свою агрессивность и думать о себе как о человеке осознанном и ответственном. Бешенство других – кого он сначала измучил своим занудством, а потом вообще сделал ответственными за решение «брать или не брать», притом что компании хотелось провести время всем вместе, – вызывает у него искренние недоумение и возмущение.

 

 

Комментарий к прочитанному отрывку:

 

Мне очень нравится этот отрывок, но он при этом вызывает очень много дискуссионных вопросов у людей, которым действительно свойственно обсессивная защита от вины. Для меня было сюрпризом получить первую обратную связь, что он (герой в книге, который упоминается в отрывке) вообще-то прав. «А что он неправильно сделал? Он же согласовывает, для всех хочет сделать хорошо! А они все не учитывают его большой труд, который он вообще-то делает не ради себя, а ради других».

Это потрясающе! Это впечатляет тем, что эта защита настолько эффективна, однако я искренне считаю, что человеку, который ведёт себя таким или подобным образом, который описан в книге, стоит в этом месте не столько бороться за свою правоту, сколько расширять своё осознавание себя в тех местах, в которых ему указывают на недостаток этого осознавания. Мне кажется, что для его развития и для развития отношений человека, который приведён в этом примере, ему стоило бы не отказываться от той обратной связи, которую ему дают (тем более, что это не первая обратная связь подобного рода). И с ним было бы легче, если бы он немного согласился измениться.

 

 

- Анастасия, вы упоминали в одном из постов, что планируете лекцию про депрессию. Эти планы ещё в силе?

 

Жизнь длинная. Я абсолютно не отказываюсь от лекции про депрессию. Был у меня всплеск интереса к депрессиям, а потом, видимо, переключилась на что-то другое. Будут ещё всплески интереса к депрессии: меня интересует это состояние, это заболевание и дифференциальная диагностика и способы помощи при депрессии, и биологическая компонента и социальная компонента депрессии. Ещё меня интересует то, как поддержать близких человека, который болен депрессией или страдает депрессивным расстройством личности или тревожно-депрессивным расстройством.

 

- Скажите, если это не слишком личный вопрос, насколько насыщена ваша социальная жизнь и бывает ли вам одиноко? Если да, то как вы с этим обходитесь и как помогаете себе?

 

Что я про себя понимаю в этом месте? Я понимаю, что - во-первых - я интроверт. Во-вторых, я много общаюсь с людьми, потому что с ними работаю. Я работаю пять часов в день пять дней в неделю – то есть пять часов в день я общаюсь с другими людьми на очень глубоком и очень искреннем уровне контакта (может, и для экстраверта этого было бы много). Для меня этого очень много, поэтому остальная моя социальная жизнь ограничивается моим мужем, литературным кружком раз в месяц и моими спортивными занятиями. Больше я, честно говоря, социально не очень вывожу, и потребностей в том, чтобы расширять свою социальную жизнь – на данный момент – не имею. Вот так вот я с этим обхожусь, и мне так хорошо и спокойно. За социальную жизнь в нашей семье отвечает муж: у него друзья, гости, - и я всегда могу присоединиться.

 

- А тот человек из отрывка, который настойчиво пытаться узнать у других, что купить в магазине – не находится в конфлюэнции?

 

Наверное, можно описать его процесс как конфлюэнцию (как слияние, если говорить на языке гештальта). Если он будет работать с гештальт-терапевтом, то скорее всего будете прояснять именно это место в его поведении, пытаясь его вытащить из слияния, сделать его «более ясным» в области самого себя и других.

Когда я описывала этот отрывок, я скорее смотрела на его неосознанную агрессию, которую он в это вкладывает. Можете посмотреть на это как на конфлюэнцию, и ваша с ним работа вполне может быть эффективной.

 

- Как вы относитесь к самотерапии?

 

Отлично отношусь при определённом уровне компетенций. Если у вас есть достаточный уровень компетенций в области психологии (а он вполне себе достигается просто чтением правильных научных книг), то вы многое можете сделать для себя самого. И в моей последней книге очень много посылов, направленных на то, что человек может сделать с собой сам, не только вместе с терапевтом. И следующая книга, которая будет про исцеление повседневного нарциссизма, тоже будет чуть ли не полностью про это, и про ориентации для терапевтов я тоже напишу.

 

- Отрывок понравился. Как можно побудить такого человека измениться?

 

Я полагаю, иного пути, кроме постоянной конфронтации, нам не остаётся. Тут вопрос в том, насколько он с этим согласится или отвергнет нас вместе с нашей конфронтацией навсегда. Можно выбирать степени и способы конфронтации (прямая агрессия, подколы или более деликатное понимание) – смотря что сработает. Но я не вижу иного пути, кроме конфронтации.

 

- В этом кусочке, что вы прочитали, можно по концепции диалога как раз подвести: «Кто не готов слышать правду другого, не готов к изменениям»?

 

Абсолютно согласна про этого героя. У него именно отказ от изменений: когда другие говорят ему правду про свою феноменологию, он готов говорить только про свои чувства. Я верю в его искренность, мне не кажется, что он что-то скрывает, но он объективно отказывается меняться.

 

- Что человек чувствует, когда говорит правду о себе, а его упорно не слышат? Что он не важный и не ценный? Почему это вызывает боль?

 

Потому что это больно: быть незамеченным, неувиденным и неуслышанным. Человек-невидимка – это метафора человека, живущего с большой внутренней болью. Потребность быть увиденным – одна из базовых потребностей. Когда нас видят – мы чувствуем, что существуем. А если меня не видят – значит, я не существую, и это больно даже в каком-то экзистенциальном смысле. Это не боль от обиды и это даже не удар – это аннигиляция, уничтожение. Это переживается даже не как смерть, а как просто несуществование.

 

- Анастасия, что вы вкладываете в слово «сожаление»? Мне сочувствие знакомо, а сожаление не понятно.

 

Чешется язык сказать, что это синонимы, но для меня не вполне синонимы. «Сочувствие» - это «когда ты это говоришь, я тоже переживаю те чувства, о которых ты говоришь». Например, ты говоришь «Мне страшно!», и я немного заражаюсь твоим страхом, и тоже вместе с тобой рядом проживаю этот страх (не в таком количестве, но я готова испытать это твоё чувство).

«Мне жаль» - я скорее здесь говорю про свои чувства. Если сочувствие – это про чувства другого, то сожаление и «мне жаль» - наверное, это про мои чувства. Про то, что мне грустно и больно, когда ты говоришь вот это.

 

- Бывает ли, что после написания книги у вас возникает новая мысль, которую хотелось бы в неё добавить?

 

Ну вот как здесь с диалогом, да. А кстати, надо их просто туда добавить.

Вот ещё что интересно про издательства. Раньше книги печатались сразу большими тиражами (например, 20 000 экземпляров), и когда автор заключал контракт с издательством, имело значение, сколько копий будет печататься. А сейчас при современных возможностях книги допечатываются столько раз, сколько надо. И первый тираж книги может состоять из тысячи экземпляров, потом могут напечатать ещё десять тысяч, потом ещё две - и так далее. Это, кстати, очень хорошая идея про то, чтобы я внесла кусочек про диалог в книгу, чтобы в следующих перепечатках эта информация уже была в книге. Спасибо!