Тема нашей сегодняшней лекции – «Норма и патология агрессии».

Для того, чтобы рассказать вам об этом, я буду пользоваться материалами американца Отто Кернберга – большого теоретика и практика психоанализа. Не смотря на то, что технически психотерапевтические подходы, которыми пользуются разные специалисты, могут различаться достаточно серьёзно (как, например, психоанализ отличается от когнитивно-поведенческого подхода или гештальт-терапии)… Техники, которые мы используем в своих кабинетах, различаются, но теоретическое поле или теоретическое море, из которого мы черпаем информацию, достаточно однородно, и в нём одновременно и полноценно присутствуют как Фрейд, так и Выготский, и Лурия и другие великие имена. Отто Кернберг относится к тем людям, которые сочетают практический подход с теоретическими разработками, которые он описывает в своих трудах. Собственно, его разработками я и буду пользоваться для того, чтобы рассказать вам об агрессии – об этой энергии, которая нас повсюду сопровождает.

Когда я готовилась к этой лекции, меня неотступно преследовала мысль о том, что ничего мы с вами не знаем про агрессию, но с другой стороны мы с вами и про любовь ничего не знаем – так что будем разбираться.

Задача сегодняшней лекции, не смотря на название "Норма и патология агрессии" – не состоит в том, чтобы заклеймить какие-то формы агрессии как патологичные, а какие-то легализовать как нормальные, поскольку каждый из нас испытывает и то и другое. И задача сегодняшней встречи будет состоять в том, чтобы как можно больше об этом понять (про себя, про других людей, про группы людей, про то, как это всё работает, что с этим делать и так далее).

И Отто Кернберг и другие психоаналитики говорят нам о том, что агрессия – одно из двух важнейших инстинктивных влечений. Они говорят о том, что у каждого из нас, когда мы появляемся на свет, есть два таких влечения: либидо (условно любовное влечение) и агрессия. Между ними и строится наша психика по мере развития.

Должна сказать, что для того, чтобы эту лекцию прочитать, я неизбежно должна пользоваться психоаналитической терминологией, и нам пригодится тема уровней функционирования личности. Если вы будете смотреть эту лекцию в записи, то эта тема есть на моей лекции о тяжёлых личностных расстройствах. И нам пригодится тема лекции о разных типах характеров. Я чуть-чуть напомню, что уровни функционирования личности – это некий уровень трудностей и задач, на выполнение которых наша психика может функционировать. Чем более мы социализированы, чем более мы можем быть развиты, чем более мы можем быть выражены – тем уровень функционирования нашей психики выше. Чем больше отрыв от реальности, чем меньше наша способность понимать себя – тем более низкий уровень функционирования психики мы имеем в виду.

В психоаналитическом языке – да и вообще – уровней функционирования психики три: невроз, пограничность, психоз.

 

Вернёмся к двум основным инстинктам, с которыми мы с вами рождаемся. Мы рождаемся в том, что можно назвать психическим хаосом или психозом. Каждый младенец – грубо говоря – психотик. Психический материал, с которым он рождается, хаотичен, не структурирован. Младенцу не понятно, где он, а где – другой человек; где его желания, а где желания его мамы, и так далее.

В его психике творится хаос, который с ходом времени сначала распределяется на две категории чёрного и белого, когда из этого хаоса выделяются хорошие объекты и плохие объекты – эту стадию можно назвать пограничностью или расщеплением. И через эту пограничность мы приходим к тому, что будет называться здоровой взрослой психикой, которая амбивалентна.

То есть из вот этого первичного психического хаоса, в котором ничего не понятно (кто есть кто и что есть что) мир сначала разделяется на чёрное и белое, когда в нём выделяются плохие и хорошие объекты (которые приносят боль и удовольствие), а затем по мере развития и усложнения нашей психики это становится более соединённым и более целостным миром амбивалентных объектов, в котором каждый человек или любой другой объект может вызывать у нас разнообразные чувства, и нам нет необходимости делить весь мир на хороших и плохих.

И всё это развитие осуществляется за счёт двух инстинктов – либидо и агрессии. Либидо влечёт нас к объекту, а агрессия влечёт нас от объекта. Для того, чтобы сориентироваться в том, что происходит, мы пользуемся двумя первыми ощущениями: приближаемся к тому, что приносит удовольствие, удаляемся от того, что причиняет боль или вызывает раздражение.

Если упрощать, агрессивные проявления можно разделить по нарастанию их психической энергии, которая вкладывается в акт отвержения объекта или объектов, которые причиняют нам боль:

1. Раздражение. Вы его знаете. Когда вам что-то не нравится, приносит дискомфорт, вы с помощью раздраждения от этого объекта отдаляетесь.

2. Злость. 

3. Ярость / Гнев

4. Ненависть.

Всё это агрессивные эмоции, но у них несколько разных функций. Функция раздражения, злости или ярости – хоть у них и нарастает запал – это отдаление того объекта, который приносит нам боль. Функция ненависти состоит в уничтожении объекта.

Ненависть обладает особыми характеристиками. Ненависть - в отличие от остальных агрессивных аффектов - диффузна, имеет всеобъемлющий характер и имеет затемнённость когнитивного содержания и отношений. Когда мы испытываем ненависть, то в нашей центральной нервной системе, в головном мозге формируется очаг доминантного возбуждения. Вы знаете это состояние: когда вы чем-то увлечены, когда вас что-то очень захватывает, вы перестаёте реагировать на какие-то другие внешние раздражители. Например, когда вы читаете книгу и вас в это время о чём-то спрашивают, вы не услышите (физически вы услышите, но ваш мозг не будет реагировать на этот раздражитель, поскольку он весь подчинён тому очагу доминантного возбуждения, который возникает от того, чем вы сейчас заняты). Ненависть обладает таким же эффектом. Если мы ненавидим, мы не можем реагировать так хорошо на более тонкие раздражители, которые поступают к нам из окружающего мира, мы не можем заниматься чем-то ещё так полноценно, как занимались бы, не будь этого агрессивного аффекта.

Что такое диффузность? Мы не можем делить этот мир так хорошо, как мы делаем это без ненависти. В норме мы всё-таки достаточно хорошо отделяем объект, который вызывает у нас злость, от объекта, который эту злость не вызывает. На уровнях раздражения, злости и ярости мы достаточно хорошо знаем о том, что нас раздражает, а что нет, хотя по мере добавления психической энергии в аффекты (от раздражения до ярости) диффузность, всеобъемлющий характер, затемнённость когнитивного содержания и отношений начинают нарастать (а в ненависти они проявляются в своём крайнем виде).

Затемнённость когнитивного содержания и содержания отношений – это про то, что ненависть мешает нам думать. Ненависть как бы сглаживает внутри нас все наши тонкие чувства, потребности, желания и порывы, она заставляет нас видеть мир однообразным и мешает нам думать и разбираться в той сложности отношений, которая у нас в норме присутствует.

Возникает вопрос: зачем же нужен такой серьёзный аффект, как ненависть?

Всё, что есть в психике, нам необходимо. Совершенно очевидно, что ненависть может быть нормальной, может быть обоснованной.

Ненависть основана на угрозе. Фундамент ненависти – это непосредственная угроза нам или нашим близким или тому, что нам дорого. Это очень логично: если нам что-то угрожает, нам необходимо себя защитить. Если угроза сильная, то нам необходим некий режим «боевой машины», которая сможет позаботиться о том, чтобы мы сохранили себя в живых, чтобы мы сохранили то, что нам важно и ценно, чтобы мы позаботились о своих близких, чтобы мы не потеряли то, что нам жизненно необходимо: физическую безопасность, жизнь наших близких, которая нам тоже физически необходима. Поэтому угроза включает этот механизм ненависти, когда падает забрало и мы становимся способными не тратить время и энергию на то, чтобы ориентироваться в этом бесконечно сложном мире, потому что когда на тебя нападают, это лишняя трата энергии. Это инстинктивная реакция, направленная на защиту и выживание.

Эти состояния считаются состояниями аффекта, хотя я не очень разбираюсь в судебной психологии. Но аффект – это как раз затемнённое когнитивное содержание.

Но мы можем наблюдать по себе и по другим людям, что мы можем находиться в безопасности, как и наши близкие, а ненависть всё равно есть как аффект с её характеристиками.

Если нет непосредственной угрозы, как вы думаете, что является основанием для ненависти?

Ваши ответы в чате можно разделить на три категории.

Первая категория – про угрозу.

Вторые реакции – это травматические реакции. Это про то, что есть какой-то триггер (что-то, что напоминает нам о прошлой ситуации), который запускает ту же реакцию, что и в прошлом, как будто прошлая ситуация (триггер) происходит здесь и сейчас.

Третья категория ваших ответов про фантазии (мы имеем в виду что-то осознанное). Это не про то, что мы садимся и думаем: «О, сейчас я буду фантазировать про этот объект, что он более страшный, чем он есть на самом деле». Фантазии в этом случае - это некое добавленное к реальности содержание. Есть определённая реальность, в которой есть объекты, которые, например, не несут нам непосредственной угрозы. Но у нас есть психика, которая добавляет своё содержание к любому происходящему в реальности процессу – так это устроено: мы добавляем собственные страхи, тревоги, ожидания, проекции к тому, что происходит здесь и сейчас непосредственно в реальности.

Фантазии могут взяться с двух сторон. Изнутри – это то, о чём я расскажу через минуту. И извне, когда некий внешний контекст, когда некая информация - заставляет нас фантазировать об этом объекте, о котором мы думаем, и добавлять его, разжигая чувство ненависти.

Основной фантазией, которая заставляет нас добавлять к объектам из внешнего мира угрозу (фантазировать о них как об угрожающих) является наша травма (это можно назвать и воспоминанием, и травмой, и опытом), которая имеет отношение к нашим матерям. Так как мы говорим с вами о психоаналитическом материале, мы говорим с вами о матерях и об их влиянии на нас самих.

Начну издалека, поскольку это одна из основных теоретических моделей психоанализа и её нужно объяснить. Наша психика развивается в контакте с нашими матерями или с другими важными для нас взрослыми. Так как эти важные взрослые обеспечивают наше выживание (младенец без взрослого не выживет), то понятно, что наша психика развивается с учётом того, какие они есть и какие у нас с ними отношения. Это называется первыми отношениями, которые сначала существуют вовне, а потом существуют у нас внутри. Наша психика как бы берёт эти отношения за лекала, помещает их внутрь нас и начинает жить, исходя из того, что эти отношения продолжаются или воспроизводятся бесконечно. Как раз вот тот уровень бессознательного, который невероятно мощно влияет на нашу жизнь и который невероятно важно осознать и который сложно обнаружить, который проявляется в таких мелочах и тонкостях, что для этого требуется большая работа по опознаванию и по наблюдению, психотерапевтическая работа для того, чтобы понять, в каких же именно я отношениях нахожусь внутри себя со своими важными объектами. Это называется объект (внутри меня есть объект).

Объекты представляют из себя некую смесь воспоминаний и фантазий о том, какими были наши родители и другие важные взрослые в то время, когда мы были маленькими детьми. Наши реальные взрослые родители к этому имеют крайне опосредованное отношение, потому что они выросли, они стали совершенно другими людьми, мы сами изменились и наши отношения с родителями изменились – но вот эта вот история, которая бессознательно разворачивается в нашей психике, эти внутренние объектные отношения, которые наша психика так или иначе разыгрывает с нами и окружающей реальностью, имеет отношение к тому, что было там и тогда.

Для того, чтобы получить некую фантазию, нам нужна фрустрирующая мать. Фрустрирующая мать – такая мать, которая не обеспечивает удовлетворения потребностей своего ребёнка, не обеспечивает ему безопасность или зачастую его при этом соблазняет (я имею в виду не сексуальное соблазнение, а некое предложение: «Понюхай, как вкусно пахнет!», или у неё есть грудь, которая полна молока), но она по какой-то причине не даёт удовлетворения, а оставляет нас во фрустрации. Эта фрустрация вызывает первую боль и первые агрессивные побуждения (а мы помним, что ребёнок существует в психическом хаосе и ему далеко до амбивалентного восприятия матери, поэтому он пользуется мощнейшим инструментом, который у него есть в то время – ядрёная концентрация его агрессии, которая и называется ненавистью).

Объектные отношения – это пара: фрустрирующая мать и фрустрированный ребёнок. Её также можно называть преследующей матерью или наказывающей, в зависимости от того, что было в вашем детстве. И у нас есть ребёнок-жертва: парализованный, бессильный, униженный.

Здесь я расскажу небольшую виньетку про то, как это может работать. Это моя собственная виньетка, она произошла буквально на днях. Я хочу проиллюстрировать то, насколько повседневные проявления этих объектных отношений могут быть невидимыми, насколько иногда трудно обнаружить, что то, что происходит, на самом деле имеет отношение к вот этой истории [Анастасия показывает на доску, где записаны основные тезисы лекции] - к воспроизведению внутренних ранних отношений, а не к тому, что происходит в реальности.

Несколько дней назад я заметила, что меня очень раздражает что-то, что делает мой муж. Что-то он пообещал мне и не сделал, что-то сделал… а вот интересно, у меня было две разных реакции. В этой объектной паре (фрустрирующая мать и ребёнок-жертва) мы можем отыгрывать как одну, так и другую сторону. Мы можем чувствовать себя парализованным бессильным униженным ребёнком, а можем – фрустрирующей матерью. Так вот я заметила, что меня раздражает то, что муж не делает, но при этом – когда он что-то делает – я чувствовала вместо благодарности какой-то ужас, как будто он меня накажет за это, как будто он мне что-то неприятное скажет (что я безрукая или что-то в таком духе). Я чувствовала себя бессильной и униженной, когда он что-то делал, чувствовала, что мне это нужно было сделать самой. И я чувствовала себя очень агрессивной и как бы с садисткой подковыркой, когда обнаружила, что он чего-то не сделал. Он обещал посмотреть эллиптический тренажёр и не сделал этого, и я почувствовала внутри ярость, направленную на него в связи с тем, что он не выполнил обещание (хотя в норме я вообще-то не испытываю таких чувств ни когда он чинит стиральную машину, ни когда он забывает заменить батарейку, например). И несколько дней я в этом проходила, а потом вспомнила, что как раз за несколько дней до этого моя мама, которая находится в России, была у кого-то в гостях, мы переписывались и она сделала такой комментарий, что у хозяев дома было очень грязно.

Одна из агрессивных частей моей мамы – это её тирания по поводу чистоты. Когда моя мама говорит о чистоте, я склонна воспринимать её как такой садистский и разрушительный объект, который унижает, который разрушает наши отношения, потому что мы не помыли полы или что-то в этом роде. И вот она сделала этот комментарий, и это, видимо, стриггирило внутри меня процессы, связанные с уборкой, и следующие несколько дней я отыгрывала то её (фрустрирующую мать), которая разрушала отношения, потому что мне не поменяли батарейку, то бессильного ребёнка, который должен ползать на коленках, всё делать сам и никого не напрягать.

Это маленькая виньетка. Она не про ненависть, а про достаточно сильную агрессию, которая никак не могла разрешиться, хотя я разговаривала об этом с мужем. Она никак не заканчивалась до тех пор, пока я не вспомнила её очень короткую фразу про то, что у хозяев дома, куда она пришла в гости, очень грязно. Когда вот этот бессознательный материал выходит на поверхность, он перестаёт работать с такой силой, с которой он работал глубоко внутри (до следующего раза, поскольку он присутствует там всю жизнь). Это как вытащить рыбу на лодку: она не будет обладать такой силой.  

Разобраться в этом в течение нескольких дней – это уже было большое облегчение, потому что иначе – я думаю – повторяющиеся паттерны могли стать одним из важных содержаний наших отношений.

Итак, вот это фантазии по поводу фрустрирующей матери, и это те истории, с помощью которых мы добавляем к объективно существующей реальности какое-то собственное психическое содержание для того, чтобы видеть объекты как более угрожающие, как более наказывающие (конечно, мой муж не собирался меня наказывать за то, что он, а не я, починил эту сушилку).

Вопрос из чата:

- Когда мы говорим об объектных отношениях, то имеем в виду, что внутри психики есть субличности? Или это о том, что вместо реальных людей мы видим объекты из прошлого?

Субличности – или части «я» - это просто удобная концепция для того, чтобы описывать одни и те же вещи (или части «я» или субличности или объекты из прошлого с помощью проекций, например).

Вопрос из чата:

- Если бы ты общалась не с мамой, не было бы такой реакции? Мама – это триггер?

Я думаю, что если бы любой человек сделал бы мне замечание по поводу какой-то чистоты… Допустим, я прихожу в гости, и там какая-то компания, и кто-то из этой компании говорит мне, что у хозяев не очень чисто – это тоже был бы триггер, и я бы начала воспринимать его как объект, который может быть потенциально очень агрессивен и разрушителен, начала как бы бояться его и, вполне возможно, если бы это затянулось внутри меня, то была бы склонна потом в других своих отношениях отыгрывать и второй объект тоже. Так что мама это или не мама – не так важно, поскольку реальные объекты для этой истории, да и моя реальная мама, которая совершенно не агрессивна, не имеет к этому особого отношения.

Вопрос из чата:

- Может ли когнитивно-поведенческая терапия проработать эти фантазии?

Почему бы и нет.

Вопрос из чата:

- Анастасия, вы сказали, что это навсегда. Это ослабляется переживанием чувств и осознанием в терапии, верно?

Верно. Задача любой терапии, любой техники – это расширение осознавания. Это про то, чтобы поднимать этих рыб со дна моря на лодку и изучать их. Они не так опасны, когда лежат наверху. Можно понять, как они устроены, как их разводить, как их есть – то есть они становятся каким-то другим материалом. Наша сегодняшняя лекция тоже нацелена на то, чтобы мы больше понимали, чтобы мы в этом тёмном море могли познакомиться с какими-то видами рыб, чтобы не они над нами властвовали, а чтобы у нас была возможность хотя бы через какое-то время из этих паттернов выходить (заходить и выходить, заходить и выходить…).

Когда я говорю «навсегда», я имею в виду изменение динамики с «зайти и там остаться и до конца это проиграть» (итогом такого проигрывания станет разрушение отношений) на волнообразную динамику. Мы не будем обладать другим опытом, мы не станем людьми, у которых были другие матери, мы не станем людьми, у которых есть другая психика, - но мы можем её расширять и укреплять, и за счёт этого уже не тонуть, а плавать.

Вопрос из чата:

- Если ребёнок пограничник, то как быть? В том смысле, что такой ребёнок может в негативном смысле всё связывать с собой.

Да, пограничная динамика – это особенная динамика. К пограничным детям нужные особые подходы. Есть книги, которые позволяют эти подходы реализовывать в воспитании. Я рекомендую вам эти книги почитать.

Вопрос из чата:

- А если опасным объектом был отец? А мать не защищала…

Легко. То же самое. Мать фрустрирующая. В этом смысле бывают такие треугольники, когда идентификация поочерёдно происходит не с двумя фигурами, а с тремя. В таком случае я могу себя чувствовать поочерёдно то слабым беспомощным ребёнком, то садистом, а то таким равнодушным попустителем, который смотрит на агрессию, которая направлена не на него, и не вмешивается, никого не защищает.

 Вопрос из чата:

- А если с младенчества в большой семье?

В этом случае всё равно выделяются какие-то важные фигуры, с которыми ребёнок проводит больше времени и с которыми устанавливает плотный контакт, и эта картина всё равно не мозаичная.

-- -- -- -- -- -- -- -- -- 

Базовое понимание про агрессию у нас теперь есть. Теперь пойдём в частности – в это великое многообразие агрессивных проявлений, которое каждый из нас может проявлять и чувствовать.

Иногда – и даже часто – агрессия выглядит не как агрессия (или не считается агрессией в нашей конкретной культуре). Но понимать её как собственную агрессию – значит расширять своё осознавание и ловить эту рыбу.

То, что я сейчас буду рассказывать, это некая искусственно созданная теоретическая модель, которой мы пользуемся для удобства. Я рассмотрю три агрессивных континуума:

На верхнем уровне у нас будет уровень невротического развития личности, а на нижнем – психотического развития личности. Я расскажу вам, каким образом может проявляться агрессия внутри этих континуумов.

Первый континуум – это садомазохистский. Куда же в теме агрессии без мазохистских черт, мазохистских расстройств личности и некоторых культурально обусловленных садистических или мазохистических черт.

Что такое агрессия внутри садомазохистского континуума? Уровень условной нормы или уровень невроза – это то, что имеем мы все в своих мазохистических чертах (а я напомню, что чем мы здоровее, тем большим количеством разнообразных черт мы обладаем, а чем мы более больны, чем мы ближе к психотическому уровню, тем меньше их количество). Скорее всего вы сможете узнать себя в чём-то, что для вас до сих пор не выглядит агрессией, но при этом агрессией является.    
           

Что является условной нормой или невротическим уровнем садомазохисткой агрессии? Это бытовой мазохизм, который выражается в мелком вреде самому себе: какие-то мелкие повреждения, мелкие травмы, мелкое разрушение чего-то, что вам важно, нужно и дорого - вами самими в ответ на нарушение инфантильных запретов.

Мазохизм по сути – это когда агрессия, которая возникает, направляется не на кого-нибудь вовне, а на себя. Мелкий мазохизм – это когда, например, вам мама в детстве запрещала сладости есть, а во взрослом возрасте вы сладостей наелись и затем телефон разбили (в качестве наказания самому себе). Или, например, когда вы опаздываете, чувствуете вину за это и спотыкаетесь, падаете и коленку разбиваете. Или после ссоры и скандала, в которых вы проявили свою агрессию (а вам это делать, например, запрещено), вы обжигаете руку или отрезаете себе клок волос или делаете что-то подобное.

Ещё это разного рода депрессивные настроения, когда как-то грустененько – это тоже про то, что агрессия не нашла своего выхода куда-то вовне, а обратилась на нас самих.

Сюда же относится нормальная самокритика. «Как можно было столько есть??», «Как ты мог??», «Как можно так опаздывать на работу??», «Как можно так затягивать сдачу отчёта??».

Ещё одна форма, которая относится к норме, это садомазохистские фантазии. Мы все с вами иногда фантазируем о том, как нам причиняют боль или мы причиняем боль в разных контекстах. Особенно эти фантазии могут приносить большое удовольствие тогда, когда у нас не было возможности выразить что-то вовне и потом мы фантазируем о том, а что бы мы сказали, что бы мы сделали, если бы всё повернулось по-другому – это нормально. Это, безусловно, про агрессию, это можно осознавать как агрессию, но это не нуждается в корректировке.

 

На следующем уровне, который ближе к психозу, то, что было самокритикой, на уровне мазохистского расстройства личности или садомазохистского расстройства личности становится ригидным супер-эго.

Что такое супер-эго? Это совесть, это мораль, это некая наша система ценностей, которые есть у нас в голове. Супер-эго – это некий «взрослый» внутри нашей психики, который ориентирует нас в том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». В норме супер-эго достаточно гибкое: у него есть определённые фундаментальные вещи, но при этом оно способно приспосабливаться к новой информации или к контексту происходящего.

У более пограничных людей супер-эго ригидное и жестокое само по себе. Это такая идеология. Таких людей проще всего назвать моралистами, которые могут исповедовать абсолютно верные с точки зрения гуманизма и других философских систем этические нормы, но при этом они достаточно безжалостны по отношению к окружающим (и в близких и в далёких отношениях) и к себе тоже (этика как насилие, когда супер-эго закостеневшее, ригидное).  

Сюда же относятся депрессии. Депрессия – это большое количество гнева, направленное на себя. Либо это гнев, который был удержан по отношению к кому-то другому и разрядился на самого себя, либо это такой гнев, который мы испытываем по отношению к самим себе, потому что не оправдываем наши собственные ожидания.

Ещё одна черта – садистические проявления. Чем серьёзнее уровень нарушенности психики, тем более мазохизм становится торжествующим. И на уровне психотическом мазохистические проявления – это шокирующие самоповреждения. Если в случае невроза мы причинили себе мелкий вред и никто об этом не узнал (ну разбили коленку и разбили, ничего страшного), то на психотическом уровне самоповреждения нацелены на то, чтобы вызвать у окружающих шок и за счёт этого их контролировать.

Вы можете вспомнить подобные эпизоды в фильмах. Я надеюсь, что вам не приходилось видеть это в вашей реальной жизни. Например, у Стивена Кинга в книге «Кэрри» и в последней экранизации этого романа, где психопатическая религиозная фанатка мать, которую играет Джулиана Мур, бьёт себя по лицу кулаками, разбивает себе лицо до крови, или режет себе руки и потом протягивает их дочери, которая надела короткую юбку, со словами «Посмотри, что ты со мной сделала!». Конечно, такие поступки нужны для контроля. 

Комментарий из чата:

- То же самое, что и садистическое использование человека…

Ну да, потому что спектр садомазохистический. Тут не отличишь, что из этого садизм, а что – мазохизм: если я разрезаю себе руку до крови, то я вроде разрезаю свою руку, но плохо при этом другому человеку, когда он это видит (а я при этом чувствую ликование, торжество, контроль). Это глубокий уровень нарушений и это, конечно, агрессия.

 

Следующий континуум агрессивных проявлений – это параноидальные проявления. Паранойя нами рассматривается по тому же диапазону от невроза к психозу.

Всё начинается с параноидальных фантазий, продолжается параноидальными действиями, а заканчивается параноидальным бредом и тем, что Отто Кернберг называет «безудержной проективной идентификацией». Мне очень нравится слово «безудержная» по отношению к параноидальной агрессии такого уровня.

Если садомазохизм – это про агрессию, которая всё же принадлежит мне… это я агрессирую (другое дело, как я с этим поступаю: направляю ли агрессию на кого-то другого или направляю её на самого себя), то параноидальность – это про то, что я своей агрессии не осознаю и – в лёгком варианте – проецирую её на другого человека, а в более тяжёлом варианте занимаюсь проективной идентификацией. То есть я не осознаю себя как источника агрессии, но фантазирую о том, что мне снаружи что-то угрожает.

Параноидальные фантазии – это про то, что кто-то меня преследует или кто-то обо мне что-то говорит нехорошее или кто-то хочет украсть у меня деньги. До тех пор, пока эти фантазии не переходят на уровень действия, это нормально. Другое дело, что по увеличению количества таких фантазий внутри себя можно судить о том, что у меня увеличилось количество агрессии (хотя это не очевидно). Если мне кажется, что меня неделю преследует какая-то белая машинка, это достаточно косвенные указания на то, что внутри меня копится агрессия и её становится больше, и что-то происходит, что-то причиняет мне боль, что-то в моей повседневной жизни мне не нравится. Если вам что-то кажется больше, чем обычно, если вы подозреваете других людей чаще, чем обычно, - то у вас есть какая-то агрессия, которая основывается на какой-то боли или неудовлетворённости, либо у вас включился какой-то триггер, имеющий отношение к вашим ранним объектным отношениям.

Чем нам хуже, тем больше эти фантазии становятся действиями. Например, я думаю, что большинство из нас фантазирует о том, что у него может быть какое-то заболевание (чаще всего это онкология). Мы фантазируем о том, что у нас рак. А вот когда мы начинаем с этими подозрениями ходить к доктору и проверять, нет ли у нас онкологии… и не просто сходить к доктору один раз, получить свои результаты и успокоиться, а получить результаты, не поверить этим результатам, ходить к врачу снова и снова, искать какого-то другого доктора, проходить это обследование раз в месяц – это свидетельствует об ухудшении функционирования, о большем количестве агрессии, о том, что проблема более серьёзная, чем на уровне фантазий.

На уровне психотическом параноидальные действия превращаются в параноидальный бред – это когда вся моя жизнь подчинена какой-то параноидальной идее. Это может быть бред ревности. Может, вы видели таких пожилых людей, когда какой-нибудь старичок говорит своей бабке, когда она вернулась из магазина, что она снова с кем-то ему изменяет. Бред никак не корректируется логикой, потому что в основании параноидального бреда лежит не её измена, а его собственная агрессия, которую он проецирует на окружающий мир и ожидает от него нападок такой силы, какой его собственная внутренняя агрессия и обладает.

Ещё один пример про то, что дружили две пары, и мужчина из одной пары стал испытывать сексуальное желание к женщине из другой пары. Для него это было запрещено, непереносимо, невозможно, и он сначала думал, что это его жена хочет переспать с мужчиной из второй пары. Потом он думал, что это тот мужчина из второй пары хочет его жену. Потом он думал, что женщина из второй пары хочет его. А потом он думал – уже на уровне параноидального бреда – что мужчина из второй пары хочет его гомосексуально, и поэтому ему нужно бежать, разрушать и так далее.

Проективная идентификация отличается от проекции следующим: если при проекции мы просто вкладываем невыносимое психическое содержание в другого человека и начинаем думать, что это принадлежит ему, то при проективной идентификации мы ещё и ведём себя бессознательно таким образом, что этот другой человек действительно начинает делать по отношению к нам то, чего мы боимся. Это тонкие невербальные проявления, на которые другой человек реагирует. Например, можно считать всех равнодушными и отталкивающими, говорить, что все испытывают ко мне только отвращение, и при этом так бесконечно ныть и так бесконечно об этом говорить, что действительно начать вызывать у других людей отвращение, что подтверждает ту картину мира, которая создана с добавлением вот этих фантазий.

Проективная идентификация проявляется не только внутри пары, но и внутри больших групп людей, и человек, который находится на психотическом уровне развития, может с помощью проективной идентификации создавать невероятные истории, в которых участвует множество людей, и которые полностью подтверждают его картину мира.

 

Ещё один континуум, который мы рассмотрим, это антисоциальный (или нарциссический) континуум.

Антисоциальность – это такое поведение, которое направлено не на соблюдение принятых в обществе правил, а на их нарушение. Это любое преступное поведение. В преступном поведении однозначно есть агрессия.

На уровне невроза это то, что называется «преступники из чувства вины». Возможно, вы слышали об этой концепции. Она была довольно популярной. Про то, что каждый преступник совершает преступление потому, что хочет быть пойманным. У него внутри есть определённая своя история, связанная с объектными отношениями, существующими внутри него. И то напряжение вины, которое он в них испытывает, требует разрядки. Мы перестаём чувствовать себя виноватыми тогда, когда нас наказывают. Есть, конечно, способ извиниться, если мы виноваты, но это более сложный уровень: чтобы извинение помогло, нужно действительно быть очень стабильным человеком.

При отсутствии такой прочности и стабильности мы ищем наказания. Когда мы чувствуем себя виноватыми, то делаем что-то такое, чтобы другой человек на нас всё-таки разрядился, наконец, и мы бы успокоились. Так, например, делают дети, когда чувствуют себя виноватыми: они могут вас доводить для того, чтобы вы, наконец, разрядились на них и они могли жить спокойно дальше.

Сюда же относятся определённые виды обсессивно-компульсивных расстройств, когда человек, например, ворует не потому, что ему нужна сама вещь, а потому что такова его компульсия, таковы его ритуалы – некое навязчивое влечение, из которого он действует (это не имеет отношения к попранию норм, да и ни к чему-то ещё, кроме его собственной компульсии).

 

Ниже по шкале у нас находятся антисоциальные черты без нарциссизма. Это если человек не имеет нарциссического расстройства личности, но может вести себя антисоциальным образом. В основном это делают истероиды или параноиды.

Истероиды врут, потому что для своей харизмы, для того, чтобы внутри своей истероидной динамики двигаться, они могут фантазировать, придумывать какие-то невероятные истории, которые с ними не случались. Враньё – это тоже антисоциальное поведение. Ну или могут совершать какие-то поступки, которые они сами воспринимают как восстановление справедливости.

У параноидов агрессия – одна из запрещённых вещей, и они её должны либо проецировать либо как-то отреагировать, и вот одна из форм отреагирования – про то, что я тебе мщу. Месть свойственна параноидам, она рационализирована тем, что это сначала ему сделали плохо и больно, и теперь он совершает некие преступные деяния (например, не возвращает деньги или причиняет физический вред), потому что ему сначала навредили. Для него это выглядит не проявлением своей агрессии, а восстановлением справедливости. И в этом смысле доказать ему, что это тоже агрессия, достаточно трудно.

Дальше у нас нарциссизм с антисоциальными чертами. Пока у нас только черты. Внизу шкалы будет антисоциальное расстройство личности как таковое, которое чаще всего сочетается с нарциссическим расстройством, а чуть выше по шкале – злокачественный нарциссизм.

Нарциссизм с антисоциальными чертами – это такой паразитический нарциссизм, это такое построение близких отношений… Примечательно, что в неблизких отношениях эти люди вполне могут иметь мораль, чувство вины и вообще руководствоваться какими-то другими соображениями; но в близких отношениях эти люди склонны к эксплуатации, что является антисоциальным поведением.

Злокачественный нарциссизм – это уже не про паразитизм, а скорее про садизм и про идеологию садизма. У этих людей есть свои убеждения, просто они про садизм, а не про гуманизм. Они рационализированно и жёстко утверждают некую идеологию, в которой сильный имеет право, сильный имеет власть и тому подобное. Однако они всё ещё способны к тому, чтобы понимать, что у других людей мораль может быть устроена как-то по-другому.

А вот люди с антисоциальным расстройством личности, которое чаще всего сопряжено с нарциссическим расстройством (пример - в фильме «Аферист из Tinder»), не понимают, что у других людей может быть мораль. Им совершенно не понятна мораль как категория. Они неспособны испытывать вину или печаль по своему поводу, и признаются они только в том, на чём их поймали, и сожалеют они только о том, что их поймали. 

Вот это антисоциальный спектр агрессии.

 

Ответ на вопрос из чата:

Прокрастинация в каких-то вариантах тоже относится к проявлениям мазохистической агрессии. Иногда прокрастинация может помогать, когда человек откладывает то, что – по его мнению – для него плохо.

 

Ответ на вопрос из чата:

По поводу грызения ногтей мне до сих пор очень нравится материал из моей лекции «Отношения с телом». В общем, есть разница, выплёвываем мы кожицу или ногти, когда их откусываем, или проглатываем. Если проглатываем, это говорит о том, что мы нуждаемся в хорошей матери. Если выплёвываем, то таким образом отвергаем плохую мать.

 

Вопрос из чата:

- Приведите пример этики как насилия.

Например, разрывание отношений с человеком, который исповедует какие-то другие этические принципы – вполне себе насилие.

 

Вопрос из чата:

- Как работать с ипохондрией?

Собственно, осознавать её как агрессию для начала.

 

Вопрос из чата:

- Если агрессия ко мне во сне – что это?

Хороший вопрос. Вообще говорят, что всё, что нам снится, это некая обработка наших собственных переживаний, неких реальностей (внешней и внутренней) – поэтому всякие ужасы, кошмары воспринимаются как проекции. Если нам снятся какие-то пауки, это мы проецируем на них свою агрессивность. То же самое, если нам что-то кажется в углу, на стене, где-то ещё в темноте – здесь тоже речь о том, какую свою агрессию мы там проецируем. Если мы способны всю агрессию удерживать внутри себя самих и осознавать её как принадлежащую нам самим, у нас в таких проекциях нет необходимости.

 

Вопрос из чата:

- Можете ли как-то прокомментировать мазохистские желания в сексе? В частности, если только эти фантазии впоследствии приводят к оргазму, после которого остаётся стыд.

Это хороший вопрос. Тот же Отто Кернберг в другой своей работе об энергии любви говорит о том, что перверсии – это необходимая часть здоровой любви. Без первертных фантазий и без определённой степени отыгрывания этих извращённых фантазий (садизм и мазохизм в сексе, эксгибиционизм, вуаеризм) наше сексуальное возбуждение достаточно слабое, это у всех так. И для того, чтобы возбуждение было сильное, нам нужны первертные фантазии. У всех эти фантазии разные. Например, мазохистские фантазии об изнасиловании или садистские фантазии об изнасиловании. До тех пор, пока они остаются фантазиями, они работают на разжигание либидо, и это прекрасно. И внутри любящих отношений с любимым объектом фантазировать об этом и отыгрывать это так, чтобы отыгрывание не было разрушительным, - это только прекрасно, потому что это всё устроено так, что без фантазий наше либидо низкое, а с первертными фантазиями высокое.

 

Вопрос из чата:

- Когда агрессию чувствую в контпереносе – может быть, это и не моя агрессия вовсе? Как отличить, это моя проекция или объективная реальность?

Вопрос про агрессию в контрепереносе имеет отношение к психотерапевтической практике и вашей работе как психотерапевта. Здесь ответ может быть только один: чем лучше вы осознаёте собственную агрессию, чем лучше вы с ней знакомы, тем лучше вы отличите, что из этого сейчас принадлежит вам, а что из этого сейчас принадлежит не вам. Если я итак сижу злая и клиент меня ещё бесит – скорее всего это мой собственный материал. А если у меня всё хорошо или, допустим, я знаю, на что именно я злюсь, на что сейчас выделяется моя энергия, что именно приносит мне боль, и я могу с этим каким-то образом поступать, если эта рыбка поймана, то у меня нет оснований сейчас это усиливать в контакте с клиентом. И тогда то, что происходит с клиентом, будет иметь отношение к его материалу – в этом случае будет совершенно законным как-то проинтерпретировать это и может быть даже проинтерпретировать настойчиво, потому что основной способ работы с любой агрессией, как пишет Кернберг, это настойчивая интерпретация.

 

Проективная идентификация – это крайняя форма проекций. Мы пользуемся ей в те моменты, когда имеем дело с таким своим психическим материлом, с которым не справляемся. Это какой-то невыносимый материал. И если мы с вами обычно по жизни нормальные здоровые невротики, у нас у всех есть моменты регресса, моменты триггеров, моменты травм, моменты, когда у нас возникает как раз тот материал, с которым мы пока не знаем, что делать, и от которого мы, например, в ужасе. Допустим, у нас не было возможности его каким-то образом символизировать. Символизация – это проговаривание, обдумывание, когда мы помещаем материал в рамки слов, можем об этом говорить с другими людьми или говорить об этом с самими собой. Это всё убирает агрессивную разрушительную энергию из всех процессов, в которых мы находимся.

Проективная идентификация – это когда этот материал ещё никак не символизирован, но при этом имеет внутри меня огромное значение. Допустим, произошёл какой-то триггер - и я на какое-то короткое время попала в регресс и доплыла до пограничного, до психотического состояния (когда я не понимаю, что происходит, кому что принадлежит). И вот в эти моменты я действительно могу начинать себя вести таким образом, чтобы люди, окружающие меня, подтвердили мою фантазию о них как об агрессивных наказывающих отвергающих фигурах.

Это может происходить и внутри пары. Наверняка у каждого из вас, если вы находитесь в парных отношениях, есть такие темы, которые, если вы туда заплыли, если что-то случилось и эта тема поднялась, то о ней почти невозможно разговаривать (или все ваши попытки об этом поговорить остаются неэффективными, потому что в такие моменты или вы ничего не слышите или ваш партнёр ничего не слышит). Это похоже на то, как человек был-был нормальным, но вот в этом конкретном месте он не может быть нормальным.

Эти темы в паре у вас могут быть одними и теми же, а могут отличаться. Например, у одного партнёра его мать была садисткой в области ревности и ревновала своего единственного прекрасного сына ко всем и ко всему, чем бы он ни занимался, и требовала от него внимания и мстила, разрушала, уничтожала его, если он отвлекался от её грандиозной персоны и пытался посмотреть на что-то ещё. А у другого это может быть какая-то другая история, связанная, например, с отвергающим родителем, который чуть что не по его – уходит, замыкается, перестаёт разговаривать и наказывает молчанием и игнором, что очень-очень разрушительно. И можно с лёгкостью предположить, что у этой пары будут серьёзные проблемы в таких жизненных ситуациях, когда они, например, пришли на какую-то вечеринку, и к девушке кто-то проявил внимание, купил ей коктейль, или просто она ушла в туалет, а на обратном пути кто-то подошёл к ней перекинуться парой слов… или нет, давайте это будет парень.

Парень на вечеринке где-то с кем-то пофлиртовал немного, а у его девушки, допустим, была такая история, что папа её бросал, и для неё это триггерная история (что парень обратил внимание на кого-то ещё, но она имеет в виду воспроизведение своих объектных отношений). Давайте просто возьмём этого парня, который пофлиртовал, и эту девушку, не будем разбирать, что у них и как было до этого. Итак, он с кем-то пофлиртовал, а у неё папа отвергающий – это всё, это невозможно вынести, он её «не любит», он её «не ценит». У неё часто возникают фантазии, что это с ней что-то не так, что она истеричка, что она тревожная, что из-за этой истеричности и тревожности от неё отказываются люди, что с ней никто не может строить отношения (потому что её папа говорил: «Ты какая-то прилипчивая, навязчивая, с тобой совершенно невозможно»). И вот она начинает всё это чувствовать внутри себя и начинает вести себя таким образом (не только на этой вечеринке, но и внутри их больших отношений), что ему действительно становится с ней душно, потому что её тревога, беспокойство, её агрессия, которая выливается на него или - наоборот - она от своей агрессии думает, что это он на неё злится. Вот эта вся психотическая тема начинает – к его удивлению – вызывать у него желание проводить время не с ней (хотя, например, с самого начала он к этому был совершенно не расположен). На вечеринках он действительно может обнаружить, что поглядывает по сторонам, смотрит на кого-то ещё и, может быть, чувствует к кому-то прилив сексуального влечения. Это очень сложно объяснить. Наверное, можно четыре тома написать о том, что именно мелкое там происходит для того, чтобы это в нём претерпевало такие изменения.

И это происходит не только внутри пары, но и внутри больших групп. Отто Кернберг приводит такой пример. Я не буду его полностью воспроизводить, потому что там много действующих лиц, очень сложно обозначить их пересечение друг с другом. Он приводит пример о том, как девушка внутри стационара (она находится на лечении) каким-то образом с помощью проективной идентификации реализует в течение нескольких месяцев сложную схему, которая включает в себя несколько врачей, главврача больницы, санитаров, каких-то нянечек, которые воспроизводят ровно ту ситуацию, которая была для неё самой болезненной в детстве, и из-за которой она до сих пор не может функционировать. Это ситуация, когда её как бы все предают и от неё все отказываются. И, не смотря на то, что «всё начинается с психотерапевтического медового месяца» (как говорит Кернберг) – сначала всё такое сладкое, и так она всех любит, так всем благодарна – постепенно с помощью проективной идентификации, каких-то невербальных вещей, с помощью какого-то своего поведения (она регрессирует, ей становится лучше, она меняет врачей, потом просит что-то еще) всё так оказывается, что её вынуждены бросить все её лечащие врачи, и в конце концов она уходит из этой клиники, не получив никакой помощи и с полным ощущением, что её все предают.

В любых группах это возможно. Не только в условных стационарах (просто в них психотиков побольше). Такое возможно внутри компании друзей, внутри рабочей организации, внутри терапевтической группы. Поэтому, например, когда набирают какие-то динамические психотерапевтические группы, которые нацелены на уровень невроза и на улучшение коммуникативных навыков, на расширение осознавания, туда людей с пограничным и с психотическим уровнем функционирования не берут, потому что вся группа будет заниматься отыгрыванием их проективной идентификации, и ничем больше (пользы от этого не будет, кроме того, что для психотика или пограничника это всё снова повторится, а других людей оставит с чувством вины или стыда и так далее).

 

Вопрос, который неизбежно возникает, когда мы начинаем пробовать исследовать свою или чужую агрессию, заключается в том, почему её так сложно поймать, почему она настолько неочевидна и почему столько обходных и косвенных путей, маскировок, почему это такая запутанная тема. У этого есть две причины.

Во-первых, осознать свою агрессию – значит осознать себя агрессивным объектом, а это страшно в том смысле, что это разрушает важные для нас отношения. Это тоже имеет отношение к первой истории о фрустрирующей матери и парализованном брошенном ребёнке. Так как это разыгрывается нашей психикой (бывает, что и на таком уровне тоже), то обладать такой агрессией – у неё цель действительно уничтожить объект.

«Зачем ребёнку уничтожать собственную мать?» - спросите вы. Для него это магия, такой магический акт: если я уничтожу мать, которая плохая, ко мне вернётся та мать, которая хорошая. Это такое магическое возвращение себе хорошей матери. Однако когда мы злимся, то боимся наши объекты поранить, обидеть и оттолкнуть от себя, потому что всё же на каком-то уровне понимаем, что объект нашей любви и объект нашей ненависти – это одно и то же. Поэтому мы уже не надеемся на то, что вот сейчас я плохого мужа убью и хороший ко мне придёт. Мы боимся, что если сейчас мы будем слишком агрессивными, то разрушим его и наши с ним отношения – это вполне оправданный страх. Поэтому агрессию нужно контейнировать через осознавание.

Второй важный момент, который нужно осознавать в агрессии, - это удовольствие. Чувствовать агрессию – это приятно. Это не делает нас хорошими людьми, это вообще не имеет отношения к тому, какие мы люди – просто такая природа. Но если вы вспомните моменты, когда вы были в бешенстве или когда вы кому-то мстили или когда вы с садистским удовольствием тыкали человеку в его самые больные точки – вы можете вспомнить это ликование, торжество, которое происходит внутри нас, когда мы размещаем агрессию таким образом. А осознавать агрессию и работать со своей агрессией – означает лишиться этого удовольствия. И это немаловажная причина, по которой мы можем удерживать себя агрессивными вместо того, чтобы символизировать агрессию как-то по-другому и работать с ней как-то иначе.

Вы знаете такие истории. Например, долгие любовные страдания после расставания. Это когда расстались двое людей, а девушка, например, бесконечно страдает, ей бесконечно плохо – месяц, два, три, полгода, год и так далее. И она не может его забыть, она как-то худеет, начинает принимать антидепрессанты, возможно, уходит с работы, перестаёт заниматься каким-то любимым делом – и в этом есть агрессивный компонент. И иногда это единственное, что ей как будто остаётся: удовольствие от саморазрушения – для того, чтобы тому парню, который её покинул, было плохо. Потому что смотреть, как разрушается человек и говорит «Это твоя вина!» совершенно невыносимо, и мало кто после этого способен себя и дальше считать хорошим человеком. Это невероятное наказание, и поэтому такое мазохистское разрушение включает в себя, конечно, торжество над болью (что ты мне сделал больно, но я тебе сделаю ещё больнее за счёт того, что мне будет ещё хуже). Есть, конечно, такие истории, когда мужчины или женщины ради мести делают свою жизнь лучше, но отрицать элемент удовольствия в саморазрушении или в разрушении объекта не имеет никакого смысла, потому что он действительно существует, и все мы ликуем, когда мстим, например, или когда делаем другому человеку больно.

Осознавать это удовольствие – опять же означает быть способным справиться со своей агрессией. Пока мы этого не осознаём, это выглядит как-то по-другому. Если я понимаю, что я вот уже пять лет делаю себе плохо, потому что злюсь на этого парня и хочу, чтобы ему было очень плохо, - тогда у меня появляется какой-то ступор.

 

Вопрос из чата:

- Можно ещё раз про ипохондрию? Я не очень поняла, почему это относится к агрессии…

Если я беспокоюсь, тревожусь о том, что у меня, например, рак или какое-то другое заболевание, это проекция: я проецирую в рак некую разрушительную силу. Ипохондрия – это такое навязчивое состояние, когда доктора, моё собственное самочувствие, анализы - не помогают справится с идеей о том, что у меня рак или что-нибудь ещё (а значит, у него есть какой-то добавленный смысл, и этот добавленный смысл заключается именно в проекции). Если я ожидаю, что рак меня убьёт – значит во мне есть какая-то энергия, которая способна убить, то есть это какая-то агрессия большой силы, поэтому ипохондрия – это спроецированная агрессия.

Кстати, бывает ещё, что ипохондрия – это не спроецированная, а перенесённая агрессия. У меня был в клинической практике такой пример. Есть муж, склонный к абьюзу и физическому насилию, и есть материально и эмоционально зависимая от него жена с онкофобией (боязнью рака). И это про то, что вместо того, чтобы злиться на него и что-то с этим делать – поскольку у неё нет возможности исправить ситуацию, так как она и вся её семья от него зависима – женщина испытывает сложности с тем, что представляет себе какие-то другие угрозы, на которые она уже может злиться или бояться и как-то ощущать свой контроль за счёт того, что ходит к врачам и делает анализы. 

 

Вопрос из чата:

- В США пишут, что антисоциальное расстройство личности – это неправильно развитая нервная система, то есть врождённая аномалия. Можно Ваше мнение на этот счёт?

Я ведь не учёный-исследователь – я могу только делать выводы, исходя из той разнообразной информации, которую читаю. У меня есть такая информация, что термин «врождённый» может быть не совсем корректен, потому что для того, чтобы предполагать врождённую аномалию психики, мы должны достаточное количество младенцев засунуть в электроэнцефалографы для того, чтобы посмотреть, как именно у них развит мозг. А это, во-первых, не всегда возможно, а во-вторых не понятно, как его простимулировать нужным образом для того, чтобы увидеть: вот, например, мы показываем картинку, где человек убивает другого человека и смотрим, как загораются или не загораются нужные части мозга. С младенцами это невозможно. Поэтому я не знаю о том, как организованы такие исследования, но я знаю, что существует исследование про то, что у очень многих преступников есть как раз ранние травмы, которые повлияли на функционирование их мозга. Это не врождённое, а приобретённое, но приобретённое в раннем возрасте. И преступность - антисоциальное расстройство личности в частности - действительно имеет прямые взаимосвязи с проблемами функционирования центральной нервной системы.

 

Вопрос из чата:

- Почему в самых значимых отношениях больше всего агрессии? Как выгодно было бы её растратить на посторонних, чтобы сохранить близкие отношения.

Абсолютно с вами согласна. Но наша психика занимается воспроизведением – прежде всего – в наших близких отношениях, потому что тот, с кем мы живём – тот и есть наша мама. А какой-то там чувак, который живёт за три тысячи километров – он не наша мама, и это логично.

 

Вопрос из чата:

- Так получается, что один пограничник имеет силу «построить» всю группу? Почему так? Почему масса условно здоровых людей не покрывает проблему одного?

Есть ещё один феномен, который возникает у нас тогда, когда мы сталкиваемся с агрессией такого уровня, который мы не можем переварить. Например, мы с вами нормальные здоровые невротики и обычно мы с вами имеем дело с нормальной здоровой агрессией невротического уровня. А когда мы сталкиваемся с агрессией пограничного уровня или психотического уровня, то у нас нет достаточного опыта для того, чтобы это переработать и своими здоровыми частями предложить какую-то здоровую альтернативу. Мы точно так же регрессируем, с этим сталкиваясь. Это могут не делать или пробовать не делать люди, которые имеют с этим дело постоянно, но когда мы сталкиваемся с этим впервые, у нас у самих происходит некая фрагментация, то есть мы не остаёмся здоровыми, когда мы находимся рядом с очень больными людьми. Мы для того, чтобы эту агрессию переварить, сами фрагментируемся и перестаём понимать, где, что, чьё – в какой-то степени мы ощущаем тот же самый психический хаос младенца. Поэтому идея о том, что можно пограничника привести в группу здоровых, и они его как-то там подкорректируют – к сожалению, она себя не оправдала. Предположение абсолютно логичное, но происходит наоборот: один пограничник сводит всю группу к пограничному уровню. И наоборот, если это группа пограничных пациентов или группа психотических пациентов, то они многому могут научиться друг у друга, пытаясь вместе поступать со своими психическими особенностями особым образом. Существует специальная группа поддержки для пограничников, существует литература для пограничников, где рассказано, как им с собой справляться, как им социализироваться.

 

Вопрос из чата:

- Ещё про чувства и эмоции при антисоциальном расстройстве личности… есть ли какие-то проверенные способы их доразвить?

Ну как вам сказать… Весь мир над этим работает. В последние годы на коррекцию таких психических проблем и проблем центральной нервной системы, которые обуславливают эти расстройства, направлено очень большое количество усилий. О каких-то из них расскажу в других лекциях, но этот процесс далёк от завершения.

 

Вопрос из чата:

- Как тогда экологично разместить свою агрессию, когда её отследила?

Я думаю, есть миллионы варинатов. Думаю, если вы её осознаёте, если вы её отслеживаете, вы можете потратить время на то, чтобы это обдумать и придумать какой-то вариант, который внутри вашего конкретного контекста будет подходить вам больше.

 

Вопрос из чата:

- Я с напряжением тревоги справляюсь при помощи раздражительности и злости.

А почему бы и нет. В тревоге столько неопределённости, а в злости – конкретики и определённости, выход напряжения.

 

Вопрос из чата:

- Всегда ли нарциссические родители накладывают на детей свои негативные проекции? Получается, что любого человека с родителем с нарциссическим расстройством личности всегда неверные взгляды о себе?

Да, чистая правда.

 

Вопрос из чата:

- Как помочь параноику, у которого агрессия под запретом, который в ответе за всех и вся на свете?

Параноидальные черты вполне поддаются психотерапии.