Сегодня я бы хотела поговорить с вами о теле, о телесных симптомах, о том, чем бы болеем и как это связано с тем, что мы собой представляем как личности, что происходит с нашей психикой и как мы используем различные ситуации для того, чтобы болеть или не болеть. Как и всегда, я постараюсь объединить научную и популярную психологию: буду опираться на факты и доказательства, но рассказывать о них понятным языком.

Симптом как сигнал

 

Вы наверняка не раз сталкивались с понятием «психосоматика» и слышали такое выражение: «все болезни – от нервов». На самом деле, всё так и есть: с точки зрения психологии как науки, такого явления, как не психосоматические заболевания, попросту нет; психика и тело – две части единого целого. То, что происходит с нами на уровне тела, – отражение, метафора или сигнал того, что происходит внутри. В научной терминологии это называется не психосоматикой, а терапией симптома, и в своём рассказе я буду использовать именно этот термин.

 

Многие из нас привыкли относиться к болезням как к помехе в полноценной жизни, как к беде; некоторые религиозно-философские системы и вовсе учат нас, что болезнь – это испытание, страдание, муки, через которые нам нужно пройти. В психологии же считается, что болезнь, её симптом – нечто полезное. Болезнь – это адаптивная реакция, способ быстро приспособиться к меняющимся условиям.

 

Простой пример: ребёнок впервые пошёл в детский сад. Что он начинает делать? Правильно – болеть. Зачем, почему? Полезно ли это для ребёнка? Посудите сами: его привычный мир изменился – из домашней тёплой атмосферы он попал в незнакомую и оттого страшную среду…

И так происходит не только с детьми. Предположим, вы сильно устаёте на работе, и вдруг у вас появляется насморк или начинает болеть горло – как вы это воспринимаете? Как испытание? Огорчение? Конечно, нет – вы радуетесь передышке!

 

Бывают простые симптомы, ситуации и адаптации к ним – насморк, ангина, внезапное отравление перед важным совещанием, к которому вы не готовы и на котором вам предстоит получить выговор. Вы «нечаянно» что-то съедаете – допустим, йогурт, простоявший в холодильнике дольше положенного срока, – и получаете лёгкое отравление, которое позволяет вам избегать того, с чем вы справляться не готовы.

 

Если же острый симптом не сработал – несмотря на ангину, насморк, температуру или отравление вы всё-таки пошли на совещание – он может перерасти в хронический. Происходит это довольно медленно и только тогда, когда мы не изобретаем других форм адаптации, кроме болезни, но при этом и самой болезни не разрешаем делать то, на что она нацелена.

 

Так, например, ОРЗ могут перерасти в бронхиты, а из них – сформироваться астма. Обычно это происходит в детском возрасте: из-за необходимости ходить в сад у ребёнка начинается ОРЗ, но по окончании болезни его всё равно отправляют обратно. Других адаптивных механизмов у малыша пока нет, поскольку мама с папой не умеют или не могут позаботиться о нём по-настоящему, и тогда начинается бронхит, а это уже более серьёзный симптом, чем ОРЗ. А если и бронхит «не сработает», может развиться астма. Таким образом, когда мы не реагируем на полезную адаптивную функцию симптома, он из острого переходит в хронический, и это уже можно считать проблемой.

Битва потребностей

 

Бывает и так, что нам удаётся отследить закономерность: понять, что заболеваем мы именно тогда, когда не справляемся с работой или ситуацией – например, если работаем без выходных и отпусков. Если у нас есть привычка выкладываться на 100% и буквально выворачиваться наизнанку, из-за этого мы можем периодически обеспечивать себе острую симптоматику. И если мы понимаем, в чём дело, что именно даёт нам болезнь, то можем закрывать свои потребности другим способом.

 

Но встречаются и хронические заболевания, старые усвоенные нами на телесном уровне привычки, которых мы не осознаём, не понимаем, «зачем» болеем и что эти симптомы значат. Настоящая адаптация организма в форме болезни возникает тогда, когда у нас есть внутренний конфликт – результат столкновения противоречащих друг другу разнонаправленных потребностей.

 

Конфликт потребностей – когда, с одной стороны, я хочу заниматься, например, панк-роком, а с другой – хочу денег. И я одинаково сильно люблю и деньги и панк-рок и не могу между ними выбрать.

 

Какими вообще могут быть потребности? Например, связанные с индивидуацией – те, что относятся только к нам: потребность в отдыхе, в сне, в книгах, в панк-роке; все те, что мы можем удовлетворить самостоятельно, не прибегая к помощи других людей. Есть также потребности принадлежности: мы, человеческие существа, хотим быть одни и быть с кем-то, причём одинаково сильно и в один и тот же момент времени.

 

Нам нужно время для себя, которое не надо ни с кем делить, но нас не устроит жизнь, которую мы проживём полностью в таком состоянии. Мы хотим строить тёплые близкие отношения и в то же время – соблюдать границы. Хотим, чтобы нас не трогали – и чтобы нас обнимали. Хотим делать карьеру и при этом – строить семью.

 

Любой симптом возникает тогда, когда потребности индивидуации и принадлежности сталкиваются в конфликте, который не разрешается привычными методами, или если у нас на это не хватает знаний, коммуникативных навыков или опыта, или если наша семейная ситуация по тем или иным причинам не позволяет этот конфликт разрешить.

 

Пример: 30-летний мужчина, у которого крошатся и выпадают зубы (это его симптом). Это происходит из-за мышечного спазма в челюстях: он всё время их сжимает. Из-за постоянной нагрузки зубы начинают крошиться и выпадать. Попробуйте прямо сейчас сжать челюсти и представить, что за этим может крыться. Правильно – сдерживание злости.

 

Какой конфликт переживает этот мужчина? Что касается потребности в индивидуации, то ему хочется быть добрым, никого не трогать – таков он по своей природе. При этом он из кавказской семьи и у него очень агрессивный отец. Ему хочется «принадлежать» своему отцу, быть его продолжением, достойным преемником, но для этого необходимо стать более агрессивным, на что требуется огромное количество энергии. Делать и то, и другое одновременно невозможно, и в результате мужчина всё время ходит со спазмом в челюсти и таким образом на метафорическом уровне больше не может «кусаться». Если бы он мог придумать, как иначе разрешить этот конфликт, в симптоме бы не было необходимости, но пока что симптом всё делает за него.

 

Другой пример: две пожилые женщины. У обеих тяжёлые хронические заболевания. У одной последние 25 пять лет – вялотекущий рак кожи спины (выглядит это как язвы на спине, которые каждый день нужно обрабатывать). Вторую 25 лет назад укусила мышь, у неё была геморрагическая лихорадка и с тех пор развился цирроз.

 

Попробуем разобраться. Если бы у первой женщины был, например, рак кожи рук, она могла бы обрабатывать свои язвы самостоятельно, но в текущей ситуации ей нужен другой человек. Так реализуется её потребность в принадлежности – вот уже четверть века. При этом у неё есть потребность в индивидуации – она не хочет ни с кем сближаться, даже с собственной семьёй. Не хочет ни заботиться о внуках, ни общаться с дочерью; ей важно проводить старость в одиночестве, заботясь о будущей загробной жизни. Она хочет быть частью собственной семьи, хочет получать от них внимание, но не готова ничего давать взамен.

 

И в результате дочь приходит к ней все эти 25 лет утром и вечером мазать спину, а потом уходит – они не живут вместе, у дочери своя семья, работа. Симптом – вялотекущий рак кожи – прекрасно решает конфликт: женщина одновременно и сохраняет себе зону самостоятельности, и получает принадлежность. Если бы не этот симптом, ей пришлось бы делать что-то иначе – например, работать с собственным эгоизмом и нежеланием проводить время с другими.

 

А что насчёт второй женщины, у которой цирроз (постепенное разложение печени)? Её история такая: у неё довольно пьющая семья, но участвовать в семейных застольях из-за цирроза ей нельзя (а значит, реализуется потребность в индивидуации), и при этом она получает от родных заботу в виде приготовления диетического питания. Ей не приходится ни лечить семью от алкоголизма, ни выстраивать тёплые близкие отношения с родными, - она просто дистанцировалась от них, но при этом получает свою часть внимания и телесной заботы.

 

Симптом – преждевременное, недостаточное и неполноценное разрешение конфликта: для полноценного его разрешения нужно было бы полностью удовлетворять и потребность в принадлежности, и потребность в индивидуации. Но симптом всё делает за нас.

 

Чтобы разобраться в сути происходящего, важно задать себе следующие вопросы:

Как симптом проявляется? 

Это боль? Симптомы, связанные с эстетической непривлекательностью – угри, прыщи, псориаз, дерматит, лишний вес? Направление мысли в этих случаях будет разное, дальше разберёмся подробнее.

На каком фоне он возник?

  

Что происходило в нашей жизни, когда симптом впервые появился? В связи с какими событиями он обостряется или наоборот угасает?

 

Например, у женщины из примера выше начался вялотекущий рак кожи, когда её дочь вышла замуж, переехала в другую квартиру и начала жить отдельной жизнью. Симптом проявился, чтобы можно было «вернуть» дочь.

 

У мужчины же начали крошиться зубы, когда он подрос, из маленького мальчика превратился в подростка и попал под давление представлений своего отца о том, каким должен быть настоящий мужчина.

 

Важно понимать: ситуация, в которой синдром возник впервые, может начисто забываться. Человек может не помнить, что конкретно происходило – он помнит только год и что «в целом всё было хорошо».

 

Например, одна моя клиентка вспоминала, что конкретный год был хорошим: они впервые съездили с мужем в Турцию (первый выезд за границу), купили первую квартиру и машину, но именно в том году у неё впервые все спина и грудь покрылись прыщами – симптом, связанный с эстетической непривлекательностью. Было не больно, особых неудобств симптом тоже не доставлял, но и не проходил, невзирая ни на какое лечение.

 

Когда мы с ней начали разбираться в ситуации, оказалось, что в Турции она пошла на массаж и там получила от массажиста недвусмысленное послание: она привлекательная женщина (её там поддержали, было много приятных прикосновений). Вернувшись в отель, почувствовавшая себя сексуальной женщина захотела секса с собственным мужем, а тот оттолкнул её со словами: «Ты как фурия!» И с того самого момента её тело покрылось прыщами.

 

Этот симптом отражает страх быть повторно отвергнутой мужем и вообще слышать от окружающего мира, что она некрасива. Одновременно она хочет оставаться с мужем, а для этого ей нужно обрести такое тело, с которым она не пойдёт больше к турецкому массажисту, перестанет надевать открытые вещи, чтобы не получать положительную обратную связь и не приносить своё возбуждение от собственной привлекательности в семью, где её могут отвергнуть. Ей страшно, что муж снова её оттолкнёт, и симптом решает её конфликт индивидуации и принадлежности.

Как симптом влиет на нас?

  

Какие потребности в индивидуации мы удовлетворяем с его помощью? Любой симптом меняет жизнь – и нашу частную, и нашу жизнь в социуме.

Как симптом влияет на наши отношения?

Ядро конфликта – столкновение потребностей. Одни потребности относятся к индивидуации, другие – к принадлежности; в первых мы хотим остаться одни, а во вторых – принадлежать кому-то или чему-то. Задав себе третий и четвёртый вопросы, можно распознать ядро конфликта и понять, какие психологические бонусы мы получаем.

 

У одной моей клиентки трое детей, муж бывает дома наездами, 3–4 раза в месяц, остальное время проводя в командировках. И ровно в тот день, когда он возвращается, у неё начинается мигрень – невыносимая пульсирующая головная боль, при которой невозможно ни есть, ни спать, ни смотреть на свет, можно только лежать в тишине в тёмной комнате. Все три дня, пока муж дома, у женщины болит голова, но стоит ему уехать – и мигрень волшебным образом проходит. Какая потребность за этим кроется? Какие психологические плюсы получает моя клиентка?

 

Отношения формата «то пришёл, то ушёл» всё время приходится налаживать, поскольку нет базы, фундамента, к которому можно вернуться. Муж приехал из командировки немного другим человеком, жена тоже немного изменилась – и для того, чтобы избежать нового построения отношений, она уходит в комнату, запирается и лежит. А поскольку у пары трое маленьких детей, мигрень для жены – шанс отдохнуть от домашних обязанностей.

 

Если же по возвращении мужа жена будет здорова, придётся куда-нибудь идти всей семьёй – возможно, к родителям, с которыми сложные отношения. Но это лишь одна сторона медали: мигрень к тому же позволяет женщине реализовывать свою потребность в принадлежности, ведь с мужем она не расходится; она получает свою индивидуацию, оставаясь при этом в браке.

 

***

 

Другой пример – девушка с дерматитом на руках. Выглядит он как сыпь и покраснение, немного шелушится. Отношения с мужем у девушки, мягко говоря, непростые: он её бьёт. Сдачи она дать не может, потому что у неё болят руки, и это, как ни странно, обеспечивает ей безопасность: когда она всё-таки даёт отпор, начинается ещё более жестокое избиение. При этом, когда у неё обостряется дерматит, муж к ней особо не лезет – она становится ему противна. Этот симптом помогает моей клиентке не решать проблему: не выяснять отношения с мужем, не разводиться и не обращаться за помощью, не разбираться в себе и не искать причины того, почему вообще так происходит.

 

А что мне за это будет?

 

Описанное выше – примеры ядра конфликта, настоящей проблемы. Но есть такое понятие, как вторичная выгода, и мы можем путать одно с другим. Вторичная выгода – это те бонусы, которые мы получаем, когда болеем. Чаще всего они инфантильные: мы рассчитываем на заботу, ласку, на то, что нам принесут малинового чая, обнимут. В случае с дерматитом, например, непрямая вторичная выгода – нежные поглаживания-прикосновения к рукам, собственному телу, ведь дерматит нужно лечить кремами и мазями.

 

Вторичная выгода всегда на поверхности: мы можем решить, что у нас ангина для того, чтобы за нами поухаживали, но, скорее всего, ядро конфликта иное. Однако важно другое: понимая вторичную выгоду, мы можем научиться получать её другими способами. Как можно получить заботу, кроме как заболев? Попросить. Мы можем позаботиться об отношениях, в которых будем получать эту вторичную выгоду. А вот с внутренним конфликтом всё намного сложнее.

 

Работая с симптомом, мы не ставим себе задачу не болеть в принципе – суть в том, чтобы либо болеть недолго, либо не допустить развития стандартных стереотипичных болезней, а значит, в конечном счёте – повысить качество своей жизни.

 

И так по кругу: цикл удовлетворения потребностей

 

Но что же нужно для того, чтобы не болеть, если есть две потребности, каждая из которых нормально не удовлетворяется? Ответ и прост, и сложен одновременно: научиться их нормально удовлетворять.

 

Это зачастую нелегко. В психологии даже есть отдельное направление, которое серьёзно занимается изучением вопроса удовлетворения потребностей, – гештальт-терапия, основал которую Фридрих Перлз.

В рамках этого подхода считается, что есть цикл удовлетворения потребностей. Чтобы его описать, мне нужно познакомить вас с термином «возбуждение»: это энергия, которая возникает, когда мы чего-то хотим. В этом смысле «возбуждать» нас может всё, что угодно: горячий чай с малиной, скейтборд, новое платье, автомобиль…

 

Цикл удовлетворения потребностей выглядит так:

1. У нас есть органы чувств и мы постоянно испытываем те или иные ощущения. Из них выделяется желание и появляется возбуждение

2. Для того, чтобы удовлетворить желание и тем самым снизить возбуждение, мы находим подходящий объект: платье, деньги, чай с малиной.

3. Вступаем в контакт с объектом.

4. Удовлетворяемся.

5. Оцениваем, что было хорошо, а что - плохо, что нужно сделать в следующий раз, и возвращаемся на этап выделения из фона ощущений фигуры возбуждения.

Например, вы сидите дома и думаете: «Хочется чего-то!» Ощущения есть, а желания и возбуждения пока нет. «О, хочу зелёное яблоко!» Теперь, когда объект выделился, достаточно его найти и вступить с ним в контакт – взять в руки, откусить… Удовлетвориться и пойти читать книжку. И так – до следующего цикла.

 

Бег с препятствиями

 

Увы, не всегда это работает так просто: некоторые механизмы нашей психики не дают нам удовлетворять наши потребности. Я расскажу о пяти: интроекция, проекция, слияние (конфлюэнция), ретрофлексия и дефлексия. Эти механизмы – защитные. Именно о них говорил Зигмунд Фрейд, когда формулировал идею о том, что психика защищается от возбуждения, которое ей угрожает. В те времена отец психоанализа говорил о двух главных человеческих табу – инцесте и отцеубийстве.

 

Фрейд обнаружил, что в определённый момент маленький ребёнок начинает испытывать сексуальное возбуждение к родителю противоположного пола и жажду конкурентного убийства – к родителю своего пола; это влечение называют Эдиповым комплексом (в случае с девочками – комплексом Электры).

 

Если этот комплекс переживается нормально, то ребёнок проигрывает конкуренцию родителю и спокойно переключается на лиц своего возраста для того, чтобы в перспективе строить с ними межполовые отношения, а с родителями остаётся в детско-родительских отношениях.

 

Если же нормально пережить этот период не удаётся, то возникают слишком тёплые, почти инцестные отношения с родителем противоположного пола.

 

Некоторые из желаний, свойственных нашей психике, будучи абсолютно нормальными, естественными (а таковы все желания), по каким-то причинам считаются запретными, табуированными – либо обществом, либо культурой, либо нашей семейной системой. Словом, по каким-то причинам не все свои потребности мы способны удовлетворять в нормальном цикле – этому препятствуют те самые защитные механизмы, о которых я обещала рассказать.

Интроекция.

Не секрет, что далеко не всё из того, что нам говорят родители, – абсолютная правда, но мы воспринимаем их слова как безусловную истину. К примеру, ребёнку говорят, что «собачка кусается, у кошечки вши, подарки принёс Дед Мороз, а твой папа – лётчик», и он всему этому верит. «Солнце круглое», «хлеб в форме параллелепипеда», «твоя бабушка тебя не любит»… Для ребёнка всё это – одинаковая правда, потому что исходит от родителей.

 

И если с кошечками и собачками ещё полбеды, то, когда девочке, например, говорят, что «секс – это грязно», «до свадьбы нельзя», «всем мужчинам только одно и нужно» или «он на тебе потом не женится», то, вырастая, она может считать возбуждение на своего любимого мужчину, с которым живёт, неправильным, недостойным. Она может считать, что не должна этого хотеть, и скрывать собственное возбуждение.

 

Её интроекции говорят ей, что её нормальное, естественное, позитивное возбуждение неправильно, а вместо этого она должна испытывать стыд или манипулировать своим мужчиной (иногда так с самого детства и внушают: «женщина должна оставаться для мужчины непознанной», «в каждой женщине должна быть загадка»), должна всё время держать дистанцию, оставаться в стороне, не признаваться в том, чего хочет на самом деле.

 

Интроекция – это искажение собственных желаний из-за того, что мы считаем, что они  непозволительные, «грязные» и так далее.

Проекция

Проекция – это приписывание своего возбуждения, желаний и прочих чувств другому человеку. Например, когда мы лежим в постели с любимым мужчиной и думаем: «Он, наверное, так меня хочет!» – потому что признаться самим себе в своём сексуальном возбуждении мы по каким-то причинам не можем.

 

Когда срабатывает механизм проекции, люди, как правило, оперируют словами «всегда», «всё время», «никогда»: «он постоянно меня хочет / он никогда меня не хочет», «его никогда не бывает дома» и т.д. Как правило, реальная ситуация этому не соответствует.

 

В каждой конкретной ситуации нужно анализировать, почему это происходит. Причины могут быть самыми разными. Например, родители могли родить ребёнка, чтобы он обслуживал их потребности, а для этого ему нужно отказаться от своих потребностей, перестать их удовлетворять. Но это лишь один из множества возможных сценариев.

Слияние (конфлюэнция)

Для того, чтобы понять, чего мы хотим, нам нужно выделить это из фона собственных ощущений. Но бывает и так, что мы ходим по квартире и не знаем, чего хотим, и продолжается это не две минуты, а всю жизнь...

 

Бывает, что люди задаются вопросами: «А чем же я хочу заниматься?», «А люблю ли я этого мужчину? Или я люблю другого?», «А, может, на самом деле я не хочу детей?». В этом случае потребности как бы слиты друг с другом, они остаются в фоне, и ни одна из них не выделятся, ни на одну из них нет большего возбуждения, чем на остальные. Это называется слиянием или конфлюэнциией.

 

В таких случаях часто единственный способ позволить себе чего-то хотеть – хотеть чего-то вдвоём: когда хочу не я, а «мы». И тогда я говорю: «Мы хотим на концерт Стаса Михайлова». Это подразумевает, что, если муж не хочет на этот концерт, то даже и не знаю, хочу ли я туда сама. И я начинаю метаться: «А не слишком ли дорого? И чего я как дура пойду туда одна?» А вот «мы» такое решение облегчает.

 

Такое часто бывает у молодых (и не только) мам, и, пока ребёнок маленький, детско-родительское слияние вполне нормально, оно обеспечивает ребёнка необходимым ощущением безопасности. Поэтому мы нормально воспринимаем фразы в духе «мы поспали», «мы покушали» – было бы странно, если бы женщина, держа у груди своего трёхмесячного ребёнка, говорила бы: «Он ест».

 

А вот когда мама приходит в университет с сыном-подростком и говорит: «Мы хотим поступать на экономический», – это уже нарушение возбуждения, тут уже непонятно, кто и куда хочет поступать. Подросток при этом тоже может сам не понимать, чего хочет. Вот это и называется слиянием.

 

Сливаться нормально примерно до тех пор, пока ребёнку не исполнится три года: в этом возрасте происходит первое «рождение личности», когда ребёнок начинает говорить «я», и очень полезно, если мать это поддержит и перестанет сливаться и говорить «мы».

 

У слияния, как и у других описываемых мной механизмов, есть свои причины и последствия, и, чтобы начать из него выходить, нужно как минимум осознать, что мы сливаемся с другими людьми вместо того, чтобы искать опору в себе, работать над своими желаниями и сильными сторонами; что, если мы  сливаем свои желания с чужими, значит, мы не чувствуем в них достаточно силы и значимости для того, чтобы их удовлетворять.

 

А за этим уже следует долгая работа – самостоятельно или при поддержке терапевта – процесс внутреннего взросления, когда мы уже можем говорить «я», а не «мы».

Ретрофлексия

Ретрофлексия – это когда мы чего-то хотим от другого, но, не найдя объекта удовлетворения собственной потребности, делаем это для себя самостоятельно. Сами обнимаем себя, вместо того, чтобы попросить об этом других.

 

Возможно, вы замечали, что некоторые люди в компаниях, когда что-то случается и кто-то, например, плачет, стоят, обнимая сами себя, – на самом деле они очень хотят обнять того, кому больно, но по какой-то причине не могут, не умеют, боятся показаться неловкими, нелепыми. Мало кто из нас вообще знает, как действовать в ситуации, когда другой переживает горе или потерю.

Дефлексия

 

Бывает так, что мы по тем или иным причинам переносим своё возбуждение на другой объект: например, хотим яблок, а едим курицу с пивом, потому что они есть, а яблок нет.  Или хотим любви, нежности и внимания, но как удовлетворить эту потребность, не знаем, и поэтому едим – ведь еда почти всегда под рукой. Это довольно распространённый случай – смещение возбуждения с того, что нас на самом деле влечёт, даёт нам энергию, на что-нибудь другое.

 

Когда возбуждение дефлексируется на другой объект, оно постепенно рассеивается, потому что весь цикл не проходится, ведь происходящее – обман, ловушка. У нашей героини, которую научили, что испытывать влечение к своему мужчине – ненормально, может развиться тахикардия, и вечерами вместо того, чтобы заниматься сексом, они с партнёром будут о ней говорить. Бессознательно девушка будет развивать в себе симптоматику, которая будет переносить это возбуждение на другой объект и постепенно его (возбуждение) рассеивать.

 

По сути, дефлексия – это та же сублимация, о которой говорил Фрейд, только в других терминах. И с той разницей, что Фрейд считал сублимацию чем-то хорошим: он утверждал, что мы сублимируем своё либидо, сексуальное возбуждение в творчество или работу.

 

Цена отказа от симптома

 

Итак, у нас есть симптоматика. Её ядро – внутренний конфликт между потребностями, связанными с индивидуацией, и потребностями, связанными с принадлежностью. Для того, чтобы здоровым образом удовлетворить эти потребности, необходимо в каждой из них пройти нормальный цикл контакта, связанный с возбуждением, формированием объекта, контактом и удовлетворением, «обойдя» при этом механизмы, этому препятствующие.

 

И всё было бы понятно и просто, только вот симптомы присутствуют в нашей жизни давно, занимают отдельную большую нишу и выполняют полезную функцию. И для того, чтобы от них отказаться, придётся заплатить цену: что-то уйдёт из жизни вместе с симптомами, и это что-то будет значимым. Вернее, заплатить придётся даже две цены: индивидуальную и социальную.

 

С индивидуальной ценой всё просто: речь от об отказе от вторичной выгоды – если у меня не будет симптома, я перестану получать, например, ласку или заботу.

 

Социальная цена намного более высока и напрямую связана с тем, в какой системе развивается симптом и какое место он в ней занимает.

 

Системы бывают самыми разными. Многие из нас, например, – части системы «русский народ». А ещё мы все члены собственных семей, а семья – это тоже система, которая функционирует по своим законам, и эти законы больше, чем наши индивидуальные потребности. А значит, наш частный симптом имеет непосредственное отношение ко всей системе, в которой мы живём.

 

Рассмотрим распространённую ситуацию: у девочки ночные страхи. Она просыпается по ночам, вылезает из кроватки, идёт к маме с папой и спит с ними до утра. Вторичная выгода девочки в том, что она получает больше внимания, право залезть к родителям в постель, а ещё – возможность отработать свой комплекс Электры. А что происходит на уровне семейной системы? Скорее всего, что-то не так во взаимоотношениях между родителями. И, когда мы говорим о социальной цене, важно разобраться не столько почему это происходит, сколько – зачем, для чего.

 

Ребёнок приходит со своими страхами в постель к родителям, нарушая их интимность, потому что в семейной системе есть для этого место. Возможно, во взаимоотношениях между мужем и женой есть проблемы, которые можно не обсуждать до тех пор, пока у дочери ночные страхи. Приходя в постель и ложась между родителями, девочка не допускает развития потенциального конфликта – просто потому что мама с папой не остаются наедине достаточно долго, чтобы «столкнуться» и наконец выяснить отношения. Какова в этом случае будет цена потери симптома? Обострение конфликта.

 

Устранение любого симптома автоматически подразумевает обострение конфликта.

 

Психотерапевт Анна Варга, автор чудесной книги по системной семейной терапии, рассказывала, как когда-то работала в московском институте и лечила там энурез (сегодня он излечивается достаточно быстро). Она обратила внимание, что все родителей вылечившихся детей разводились. Нет энуреза – нет семьи.

 

Почему? Что такое энурез? Чтобы ребёнок не писался и не приходилось каждый день стирать постельное бельё, нужно будить его каждые несколько часов, а для этого нужно спать с ним в одной постели. А когда мама спит с ребёнком, папа уходит на диван, в гостиную, и там прекрасно живёт отдельной жизнью. Убираем энурез – ребёнок снова спит отдельно, родители воссоединяются на супружеском ложе, неразрешённый конфликт обостряется и приводит к разводу.

 

Цена симптома бывает настолько велика, что иногда лучше его сохранять, чем платить эту цену. Цель терапии симптома – не излечение, а осознание, зачем он нужен, какая возможна коррекция и как начать накапливать ресурсы для того, чтобы однажды заплатить цену отказа от него.

 

Например, в ситуации с детским энурезом для того, чтобы энурез прошёл, а родители при этом не развелись, нужны следующие ресурсы: время, место, умственные и душевные способности (терпение, силы) для налаживания отношений, деньги, поддержка извне. Впрочем, выяснение отношений может закончиться и разводом, но он станет возможным лишь в том случае, когда женщине будет, куда идти, а до тех пор она вряд ли станет выяснять отношения с собственным мужем.

 

Мы поговорили про цену отказа от детского симптома. А какова цена отказа от него во взрослых семейных системах? Она может быть не столь очевидна.

 

Представим ещё одну распространённую ситуацию: алкоголизм мужа. Какую цену придётся заплатить всей семье, если он бросит пить? Пройдёмся по уже известной нам схеме анализа. Как проявляется алкоголизм? Для чего он возник? Как он меняет жизнь самого человека? А как сказывается на его социальном окружении?

 

Когда человек пьёт, он делает всё, что хочет, – а значит, реализует свою потребность в индивидуации. Протрезвев же, он стремится загладить свою вину и делает то, чего от него хотят другие. При этом в семье, где есть алкоголик, все проблемы сваливаются на него. Почему наш сын плохо учится? – Потому что ты алкоголик. Почему моя мать от меня отказалась? – Потому что ты алкоголик. Почему я ничего не добилась в карьере? – Потому что ты алкоголик. Почему у нас дома грязь?.. Ну, и так далее.

 

А что будет, если он внезапно перестанет пить? Так бывает даже с алкоголиками с огромным стажем – например, если врачи находят серьёзное заболевание. В жизни семьи тогда случается мощнейший кризис, ведь каждому приходится отныне самому отвечать за свои неудачи. Выясняется, что годами все только и делали, что перекладывали ответственность за свою дисфункциональность на алкоголизм главы семейства. Для многих семей эта цена оказывается слишком высокой, поэтому пьющему человеку просто не дают бросить пить: устраивают какие-то застолья, находят «важные поводы» (например, поминки) – словом, начинают провоцировать его на возвращение симптома.

 

Динамика симптома: как это бывает

 

Мы с вами ещё не поговорили о динамике симптома – о том, как он проходит. Это не случается одномоментно: не бывает так, что человек внезапно всё понял и бросил пить; речь всегда о поэтапном улучшении, которое может занять месяцы или даже годы. Бывает и так, что после определённых эмоциональных всплесков (например, после терапии) симптом исчезает, но, если не происходит качественного изменения жизни, – возвращается снова. Симптом формируется в той жизни, в которой мы живём, и пока она не изменится, симптом тоже не исчезнет.

 

Главный показатель в динамике симптома – количество энергии: если её становится больше, значит, есть прогресс. Отследить это можно по тому, что мы стали лучше себя чувствовать, у нас наладились сон и питание, чаще бывает хорошее настроение и здоровый внешний вид. Также к динамике относятся частота приступов и уровень болезненности (хотя бывает и так, что, когда один симптом уходит, ему на смену приходит другой).

 

Есть две основные классификации симптомов. Согласно одной, выделяют симптомы разной степени тяжести: самые лёгкие связаны с воспалением или раздражением (воспаление слизистой, раздражение стенок желудка), самые тяжелые – с разрушением (цирроз, гепатит, язва, рак, СПИД и так далее). Поэтому, если симптом движется от разрушительного к воспалительному – это тоже хорошая динамика.

 

Вторая классификация – «изнутри наружу». Самый лёгкий уровень симптома – когда затронуты кожа и слизистая, более тяжёлый – мышцы, внутренние органы, кости, нервная система, нарушения на клеточном уровне (рак). И если мы движемся по восходящей спирали от внутренних органов к коже – это тоже признак хорошей динамики.

 

Следить за своими симптомами можно по тому, как меняется их тяжесть и/или локализация. Например, раньше симптом был внутри желудка, а сейчас – герпес на губах, и это определённо хорошая динамика.

 

Один и тот же симптом у разных людей может разительно отличаться, и всё же есть определённые шаблоны, которые можно отследить. Давайте рассмотрим их на примере распространённых телесных симптомов.  

 

Астма

 

Астма – классический пример семейного симптома, то есть передачи паттернов поведения, того, как со своими потребностями поступали наши предки.

 

Рассмотрим в качестве примера семью, в которой два астматика: папа и дочь. В чём индивидуальная и социальная цена их избавления от симптома?

 

Дочь взрослая. Излечись она от астмы, и у них с отцом не останется больше ничего общего в их реальной ситуации: другие формы взаимодействия они так и не выстроили. А так они звонят друг другу и спрашивают: «Ну что, как дела? А я тут новый препарат достал(а), давай попробуем». Они любят друг друга, но у них выстроен всего один коммуникативный канал – на почве астмы. Не будет астмы – не о чем будет говорить, а что ещё хуже – пропадёт ощущение близости и общности. Поэтому дочь «предпочитает» сохранять астму.

 

Как это исправлять? Платить цену – или набирать другие симптомы для того, чтобы цена не была такой высокой. Дочь вполне могла бы потратить несколько лет на то, чтобы постараться сблизиться с отцом иначе: начать ходить с ним в кино, приходить к нему и смотреть вместе футбол, в разговорах вообще не затрагивая тему астмы.

 

При этом есть и индивидуальная цена: когда у астматика приступ, от него наконец-то никто ничего не требует, ведь он просто не в состоянии ничего делать. Когда требования излишне высоки, а человек привык оправдывать возложенные на него ожиданиями, приступ астмы – зачастую единственный способ получить пространство, воздух. И цена симптома – по большому счёту, свобода, возможность хоть иногда быть в одиночестве. 

 

Эту же выгоду, кстати, дают и сердечные симптомы: тахикардии, сердечные приступы, перебои в работе сердца, аритмия – они позволяют человеку, особенно трудоголику, который не умеет работать так, чтобы оставаться в сохранности, лечь, отдыхать и ничего не делать.

 

Но вернёмся к астме. Она – ещё и подавленный крик, удушье, подавление агрессии и недовольства. Приступ даёт возможность побыть одному и не разбираться со всем этим, а вот если симптом уйдёт, придётся учиться выражать свои чувства, учиться быть злым так, чтобы не выгнали из семьи. И это очень высокая цена.

 

Если девушка из нашего примера выстроит общение с отцом иначе и притом заплатит свою индивидуальную цену, научится выражать злость, отстаивать свои границы или получать право оставаться одной, частота и сила приступов постепенно снизятся, а потом они и вовсе сойдут на нет.  

 

СПИД

 

СПИД – это развивающееся на почве ВИЧ-инфекции состояние, при котором происходит ослабление иммунитета, снижается сопротивляемость болезням, человек нуждается в постоянной поддержке иммунитета, иначе его организм начинает разрушаться от любой инфекции. Заразиться ВИЧ-инфекцией можно самыми разными способами, и речь не обязательно о наркотиках или беспорядочных половых связях, как многие привыкли думать.

 

Что СПИД меняет в самом человеке? Появляются осознание, что скоро конец, обречённость, осторожность, внимание к собственному здоровью. Человек со СПИДом, как правило, вынужден соблюдать новый режим, подразумевающий тотальный контроль: диета, иммуномодуляторы, режим сна, бодрствования и физической активности. При этом меняется и окружение человека: как правило, он оказывается отрезанным от других, изолированным, ограничиваются формы и способы контактов с окружающими.

 

Если человек не хочет жить, то смысл СПИДа как симптома понятен. А если хочет? В разных судьбах, у разных личностей смысл симптома может быть своим: одни получают возможность переосмыслить свою жизнь, взять себя в руки и начать что-то менять, другие – выстроить новый круг общения и быть в нём, возможно, более удовлетворённым, нежели прежде.

 

Эстетические симптомы

 

К ним относятся самые разные заболевания, состояния и особенности, каждое из которых вызывает у его обладателя немалое беспокойство. Это и прыщи, и бородавки, и псориаз, и дерматит, и аллергия, и лишний вес, и покраснение, и выпадение волос – список можно продолжать бесконечно.

 

Смысл этих симптомов тоже может разниться: одним они дают возможность остаться в одиночестве, избежать нежелательных телесных контактов, другим – начать уделять себе больше внимания.

 

Как я уже говорила, симптом всегда работает на благо, и человек получает в симптоме именно то, чего хочет. Вопрос в том, что можно научиться получать желаемое по-другому – в этом и будет путь избавления от симптома.

 

Бывает и так, что человек находит в эстетических симптомах оправдание тому, что его «никто не любит», никому он не нужен, хотя, возможно, реальная причина вовсе не в этом, а в характере и поведении. Смысл симптома может быть и в том, чтобы получать сострадание.

 

Или возьмём, к примеру, лишний вес – за этим симптомом могут крыться самые разные истории и причины. Например, очень красивая девушка получает травму, связанную с её красотой: допустим, ей кажется, что её любят только за внешность, но никто не интересуется ей по-настоящему. Или у неё был опыт насилия. Или она устала быть «красивым лицом» своей семьи. И симптом обеспечивает ей необходимую защиту.

 

Нарушения зрения

 

Симптом проявляется в том, что человек начинает хуже видеть. Иногда это происходит избирательно: что-то мы видим очень хорошо, а что-то – нет. Сюда же можно отнести случаи, когда мы, например, не узнаём на улице старого знакомого. Или принимаем кого-то за своего приятеля. И дело тут может быть вовсе не в реальном ухудшении зрения, а в том, что у нас есть потребность кого-то увидеть – или наоборот не видеть того, кто перед нами.

 

Что это меняет в жизни человека и его социальном окружении? Массу разных моментов. К примеру, падение зрения и необходимость носить очки может быть связана с потребностью прямо сейчас не чувствовать себя привлекательной. Допустим, у девушки не получается строить отношения: одни, вторые, третьи заканчиваются неудачей. Тогда на помощь приходит симптом, выражающийся в снижении зрения: девушка надевает очки и получает возможность считать, что всё дело в них, а не в ней самой.

 

Ну и, конечно, одно из самых простых толкований: этот симптом проявляется, когда человек не хочет видеть чего-то конкретного.

 

Диабет

 

Ещё один симптом, с появлением которого в жизнь приходит дополнительный контроль: нужно соблюдать диету, пить лекарства, следить за уровнем сахара. Тому может быть несколько причин: например, человек до возникновения болезни вёл жизнь, в которой царил хаос. Или за этим может стоять страх собственной спонтанности: диабет в этом случае не позволяет человеку совершать то, что приведёт к непредсказуемым последствиям.

 

А некоторым болезнь позволяет оправдывать свои скачки настроения, обусловленные, например, маниакально-депрессивным типом личности: человеку кажется, что, при нормальном сахаре у него всё хорошо, сахар падает – и тут же всё плохо. С точки зрения социальных смыслов диабет позволяет получать особое отношение со стороны окружающих.

 

Диабет бывает врождённым и приобретённым и в ряде случаев передаётся по наследству, а наследственные заболевания с точки зрения психологии – это поведенческие привычки (например, способ взаимодействия, как между отцом и дочерью с астмой из примера выше). Наследственные заболевания помогают нам чувствовать свою принадлежность роду, быть к нему близкими.

 

Поясню, что такое поведенческая привычка: для того, чтобы болеть, нужно вести себя определённым образом. Для того, чтобы крошить зубы, нужно запрещать себе агрессию, подавлять её в себе.

 

Допустим, в моей семье есть установка, что злиться нехорошо, и на её основе сформировалась поведенческая привычка. В таком случае, чувствуя в себе потребность в злости, я буду развивать у себя симптоматику, которая не позволит мне злиться. Например, буду постоянно болеть ангиной, трахеитом, фаренгитом и т.д., что не позволит мне кричать. Или начнутся проблемы с давлением или сердцем. Все эти симптомы могут возникать из поведенческой привычки не реализовывать злость.

 

Меня часто спрашивают, как быть с родственниками, которые привлекают внимание своим симптомом. Задавая этот вопрос, человек обычно считает, что должен как-то предотвратить развитие симптома, помочь близкому, чему-то научить, но правда в том, что каждый из нас сам отвечает за свои болезни. Часто мы, сами того не желая, становимся объектом манипуляций и своими стремлениями сделать «как лучше» лишь подкрепляем симптом.

 

Возможно, вы слышали историю о том, как одна мама каждый вечер ждала сына с прогулок: стояла у окна и пила корвалол, и так до тех пор, пока «мальчику» не исполнилось 28. Потом случилось так, что он не приходил три дня, а вернувшись, увидел маму почти с сердечным приступом, вызвал скорую, собрал вещи и ушёл. И приступы у мамы закончились, потому что смысла в них больше не было: сын всё равно не вернётся.

 

Конечно, это не единственный вариант поведения, но он как минимум не поддерживает симптоматику в семейной системе. Так что стоит хотя бы попробовать не реагировать, не обеспечивать человека социальной выгодой.

 

Травмы

 

Ушибы, синяки, повреждённые кости – часто все эти симптомы позволяют снизить градус ожиданий от человека. Наиболее ярко это проявляется в случаях со спортсменами. Одно дело – идти на соревнования здоровым: тут же груз внешнего давления и собственных внутренних требований, и совсем другое – с травмой: пришёл – уже хорошо.

 

Травмы могут говорить о тенденции к саморазрушению, самонаказанию, и о желании получить внимание, заботу и жалость. Повышенной травматичностью также обладают люди с «выключенным» телом, которые как бы отстранены от него и ничего не чувствуют, – таких много среди участников военных действий, стриптизёрш, проституток. Такие люди имеют тенденцию годами биться мизинцем об одну и ту же тумбочку, которая стоит на одном и том же месте.

 

Травма может быть вызвана аутоагрессией, когда есть запрет на выражение агрессии вовне и она перенаправляется вовнутрь. Тут тоже можно говорить о ретрофлексии, которую мы упоминали ранее: мы хотели бы ударить другого человека, но вместо этого бьём стену и ломаем руку.

 

Но даже в таких случаях болезнь – это лучшее, что может случиться с человеком в этих условиях и с этими ресурсами. Однако, восполнив ресурсы, каждый из нас может начать искать более здоровые способы получения желаемого, не прибегая к провоцированию у себя симптомов.

 

И, конечно, если вы столкнулись с чем-то «необъяснимым», тем, что напоминает «магию», с болезнью, которой врачи не могут найти «нормального» объяснения, стоит обратиться к системному семейному психотерапевту. Скорее всего, в работе с ним рано или поздно отыщется ответ – а с ним и возможности всё исправить.

Первая часть лекции:

Вторая часть лекции: 

Третья часть лекции: