Лекция о психической травме: текстовой вариант



Сегодня у нас с вами состоится большой и важный разговор о психической травме - о том, что человек не смог пережить, прожить в своём опыте. О том, что возвращается к нему в виде воспоминаний, снов, страхов, в виде неспособности заботиться о себе так, чтобы жизнь была полноценной. И, конечно, поговорим мы и о том, как прожить/проработать травму и двигаться дальше.

О травме и колке дров

Мне очень нравится одна дзен-буддистская поговорка: «Перед просветлением наколи дров и принеси воды. После просветления – наколи дров и принеси воды». Она о том, что рутина, мелочи, из которых состоят наши повседневные переживания, и наши будничные дела важны ничуть не меньше, чем достижения, цели и самые яркие поступки. Колоть дрова и приносить воду нужно как до просветления, так и после него, но психическая травма этому мешает. Она не даёт нам полноценно жить каждый день.

Наша жизнь многогранна, она состоит из сна и физиологических процессов, из отношений (с родителями, любимыми, друзьями, детьми) и работы, из обучения и развития, из денег и конкуренции, из игр и переживаний, из отдыха и хобби. И для того, чтобы со всем этим справляться, нам нужно множество навыков – внешних и внутренних.

Например, что требуется, чтобы справляться с работой? Знания, опыт, умение планировать, навыки регуляции отношений и физиологии, способность опираться на собственные достижения, а не на неудачи, умение работать со своими мотивами и понимать, зачем вообще мы это делаем, вдохновляет ли нас наше занятие или нет.

Психическая травма приводит к тому, что какие-то части этих навыков, внутренних и внешних, оказываются недоступны. Почему? Потому что травма приводит к расщеплению или, говоря научным языком, диссоциации.

Расщеплённый надвое

Представим себе человека – цельную личность. Предположим, что в его детстве не было настолько сильных переживаний, что они бы даже диссоциировали его. Так он до сих пор и живёт, будучи нормальным, цельным, и ему доступны все необходимые для жизни инструменты. Но потом происходит нечто, что он оказывается не в силах пережить как цельное – возможно, потому что это вызывает слишком интенсивные эмоции (далее мы будем называть их шоковыми). И в результате случившееся с человеком коверкает его картину мира.

Так, например, бывает при измене. Допустим, живёт женщина, и в её картине мира вообще нет идеи неверности как таковой. Ну то есть она, конечно, в курсе, что люди иногда друг другу изменяют, но с ней ничего подобного никогда не происходило и она не знает, как к этому относиться, когда это однажды случается.

Как обычно рассуждают люди, которым никогда не изменяли? Многие уверены, что «на сторону» ходят лишь партнёры тех женщин, которые недостаточно заботятся о семье.

И вот, допустим, женщине изменяют, а она-то была уверена, что уделяла мужу достаточно внимания, и не понимает, как теперь относиться к случившемуся. То ли счесть, что заботы всё-таки было недостаточно, то ли скорректировать своё мировоззрение. Наша героиня испытывает боль, обиду и страх, что измена повторится; в голове путаница, и что делать дальше, непонятно. Исходя из привычных для неё идей («Изменил однажды – будет изменять постоянно!»), она должна уйти; прежде она не раз советовала уходить подругам, если тем изменяли партнёры. А тут она сама вдруг оказалась в подобной ситуации, а уйти не может – потому что, например, любит мужа или потому что этот случай кажется ей непохожим на то, что переживали подруги («Вы не понимаете, это другое!»). Происходящего слишком много, переживания слишком сильные, и выдерживать всё это, оставаясь цельной, не получается, поэтому женщина диссоциируется, «распадается».

В подобных случаях каждый из нас может «распасться» на две части. То, что раньше было цельным «Я», становится «Внешне нормальной личностью» (ВНЛ), и ей сопутствует вторая часть – «Аффективная личность» (АЛ).

Иными словами, если я сталкиваюсь с переживанием настолько сильным, что справиться с ним не получается, то я от него дистанцируюсь, начинаю вести себя так, будто этого со мной не происходило. Это и называется внешне нормальной личностью. Я хожу на работу, ухаживаю за питомцами, звоню маме и справляюсь, как у неё дела, убираюсь дома, но при этом совершенно не знаю, что делать со случившимся; я от него дистанцируюсь, и у меня появляется вторая часть личности, аффективная.

Люди, пережившие травму, поэтично называют эту часть «ночным ребёнком» в противовес «ребёнку дневному». Кажется, что ночного ребёнка можно как бы оставить и забыть о нём, продолжать жить как ни в чём не бывало, но на самом деле так не выходит.

Вообще это, пожалуй, самый распространённый способ отстраниться от травмы – постараться её забыть. Притвориться, к примеру, что семья была хорошей: мама любящей, да и папа тоже ничего (только пил, а так всё было «нормально»). Но, когда человек, вместо того чтобы вспоминать о прошлом плохое, вспоминает исключительно хорошее, это никак ему не помогает, никак его не продвигает, ведь он продолжает идеализировать реальность – конкретного человека, его поступки, семью в целом или время, в котором он когда-то жил, себя самого.

Недостача в ящике с инструментами

Пока мы цельные, в нашем распоряжении целый стол с разложенными на нём инструментами. Один инструмент нам нужен для того, чтобы решать конфликты: например, умение выслушать другого; второй – наша агрессивность, способность повысить тон, если на нас нападают; третий – умение заботиться о другом человеке. Цельная личность может пользоваться всеми инструментами и справляться со всеми внутренними и внешними задачами, которые перед ней возникают. Если же случается травма, а следом за ней происходит расщепление, то у внешне нормальной части личности остаётся один набор инструментов, а у аффективной части – другой. Они больше не функционируют одновременно.


Продолжим пример с изменой. Какое переживание женщина может от себя оттолкнуть, узнав о предательстве любимого человека? Например, боль. Отныне это чувство принадлежит аффективной части её личности, а значит, она не будет испытывать боли, покуда сама она внешне нормальная личность. Днём она продолжает жить как раньше, и всё, вроде бы, в порядке, но с наступлением ночи становится невыносимо больно – ровно до тех пор, пока она снова не переключится в режим ВНЛ. При этом вместе с болью наша героиня может отстранять от себя и способность к эмпатии, пониманию, привязанности и прощению.

Диссоциируясь от своей боли, мы больше не можем заботиться о других людях. Точнее, отныне нам приходится специально «доставать» этот навык, переключаясь в состояние аффективной личности. А в нём, в этом состоянии, больно, и это мешает заботиться о других. И, к слову, это работает в обе стороны: будучи в состоянии АЛ, невозможно пользоваться инструментами, которые остаются у ВНЛ.

Рассмотрим другой вариант развития событий. Допустим, узнав об измене, женщина решает расстаться с мужем, ведь именно так советуют все вокруг. И кажется даже, что теперь она живёт неплохо, только вот ей совсем никто не нравится. После болезненного разрыва не возникает симпатии, притяжения и влечения к другим людям, всё кажется скучным или опасным – просто потому, что привязанность и возбуждение «остались» у диссоциируемой части.

История здоровой антилопы

Наш мир не идеален, а подчас и вовсе жесток и безжалостен, и все мы так или иначе иногда сталкиваемся с травмами. Мы можем потерпеть неудачу, потерять близких, и это может нас травмировать. Но при нормальном протекании этого процесса диссоциация носит временный характер, и после расщепления мы «соединяемся» обратно, а значит, остаёмся здоровыми.

Как это происходит в здоровом варианте? С нами случается некое травмирующее событие, и мы реагируем на него одним из четырёх типов действия (о них речь пойдёт дальше), потом «дрожим», приходя в себя, и интегрируем этот опыт. Вполне нормально и даже естественно замирать, сталкиваясь с травмирующим фактором: так мы аккумулируем энергию, чтобы потом использовать её на защиту себя от травмы – либо напасть в ответ, либо спастись бегством.

Такое поведение можно наблюдать в животном мире. Представьте себе картину: тигр гонится за антилопой. Когда хищник уже почти догоняет добычу, та в последний миг замирает, падает и полностью расслабляется, делая вид, что умерла. В этот момент у неё внутри аккумулируется энергия на последний рывок. Тигр замедляется, думая, что жертва умерла от разрыва сердца, но та, накопив достаточно энергии, резко вскакивает, убегает и возвращается к своим.

После прохождения этого процесса требуется социальная поддержка – только в этом случае мы не остаёмся диссоциированными надолго. Нам необходимо «подрожать» – найти безопасное место, заручиться социальной поддержкой «стада» или «стаи» и при помощи дрожи как-то реализовать избыток энергии: сбросить его, на что-нибудь использовать, чтобы он не остался нереализованным блоком. Речь может идти как о физической дрожи, так и о внутренней, без внешних проявлений. Надо сказать, что зрелый развитый человек без детских травм в анамнезе, пережив травму во взрослом возрасте, способен «подрожать» и сам, без поддержки, но обязательно – в безопасной среде.

Часто не так страшно само случившееся с нами событие, как отсутствие поддержки, а её мы, увы, получаем не всегда. Безопасная среда помогает нам выплеснуть избыток энергии, сформулировать, что с нами произошло, поделиться этим с окружающими, придать случившемуся какой-то смысл и в конце концов научиться жить с этим дальше. Таким образом мы интегрируем, включаем травмирующее событие в наш жизненный опыт, принимаем его как часть нашей биографии.

Когда стая отворачивается / Равнодушная стая

Но куда бежать современной «антилопе» – например, девушке, которую изнасиловали? Логичный ответ – в полицию, но, к сожалению, от следователя она вполне может услышать, что «сама виновата», раз «надела такую короткую юбку и пошла гулять в столь поздний час». С подобным осуждением можно столкнуться и в собственной семье.

Другой пример травмы: мужчина потерпел неудачу – например, вложил куда-то все свои сбережения и прогорел. Он приходит с этим к жене – «подрожать», выплеснуть, поговорить, как-то справиться со случившимся и двигаться дальше. Но с чем он в реальности может столкнуться? С выражением презрения и разочарования: именно так поступают многие из нас, когда не могут выдержать чужие эмоции, – отстраняются. И в результате диссоциация сохраняется.

Повторю ещё раз: «подрожать» – это и правда очень и очень важно. Чтобы «собраться воедино» после расщепления, нам необходима социальная поддержка; важно, чтобы кто-то дал нам нужные убеждения, чтобы мы со всем справились и интегрировали произошедшее в свой опыт. Полагаться только на себя довольно сложно: конечно, мы можем из внешне нормальной личности дать себе какие-то установки, но у нас ведь теперь есть и другая часть личности тоже, и, чтобы их соединить, нужно, чтобы кто-то сказал нам, что в случившемся нет нашей вины. Нам важно услышать: «Прямо сейчас я здесь, с тобой, я тебя не бросаю и никуда не денусь». Нужен кто-то, кто поможет нам справиться со стыдом и страхом – вечными спутниками травмы.

Потому что, когда мы находимся в диссоциации, то чаще всего слышим голос убеждений, которые способствуют дальнейшему расщеплению, а никак не интеграции. Этот голос говорит нам, к примеру: «Ты сама виновата» или «С нормальными людьми такого не случается».

И поэтому так важно, чтобы среда была максимально безопасной и поддерживающей – в противном случае есть риск, что окружающие только навредят, и тогда цикл проживания травмы не ограничится годом (это средний нормальный срок), а явления диссоциации закрепятся на много-много лет вперёд.

Сразу оговорюсь по поводу года: это средний срок проживания травмы: кому-то потребуется 9 месяцев, кому-то – 1,5 года. Главное, чтобы была динамика, чтобы по прошествии времени человек осознавал, что чему-то научился и начал лучше справляться с жизнью.

Я, снова я и другие

Но вернёмся к влиянию среды. Когда окружающие делают своими словами только хуже, можно говорить о вторичной травме, и чаще всего в этом случае появляется ещё одна аффективная личность, и это уже будет называться вторичной диссоциацией.

И тогда, например, в одной АЛ будут сконцентрированы воспоминания и переживания, касающиеся непосредственно травмирующей ситуации, а в другой – переживания по поводу отсутствия поддержки. Аффективных частей личности может быть и больше, и одной могут принадлежать, например, страх, другой – боль, третьей – обида, а четвёртой – гнев и злость. В этом случае человек чувствует всё это не одновременно, а как бы одно за другим: минуту позлился, в следующий миг ему может быть очень больно, а потом на смену придёт новая АЛ, и человек станет замкнутым. У него самого даже может возникать ощущение, что внутри него живут разные люди.

Со стороны это может выглядеть так: вы спокойно пили чай на кухне, как вдруг что-то напомнило вам о былой травме, включило одну из аффективных частей – и некоторое время вы провели в неадекватном состоянии, например, кидая кружки. Потом эта фаза закончилась, и вы отчаянно загрустили о том, что вас никто не любит (и это было настоящее, серьёзное переживание). А затем возникло что-то ещё, и этот калейдоскоп переживаний говорит о серьёзной травме, проживание которой повлекло за собой вторичную диссоциацию.

Человек с несколькими АЛ чувствует себя раздробленным, не цельным, неустойчивым, часто испытывает недостаток сил; у него многое не получается, потому что не хватает инструментов. И его всё время преследуют флешбэки – воспоминания, которые возникают в самое неподходящее время и переживаются как настоящие. Один из ярких примеров подобного состояния, который часто транслируется в кино и сериалах, – ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство.

Однако самый тяжёлый случай – когда возникают сразу несколько внешне нормальных личностей. Это называется диссоциативным расстройством личности или множественной личностью – этот феномен, который обыватели часто путают с шизофренией, прекрасно описан в книге «Множественные умы Билли Миллигана», основанной, кстати, на реальной истории. И в Билли, и в других пациентах с таким расстройством жили отдельные личности, не знавшие о существовании друг друга; у них были разные возраст, пол, даже социальный статус. Впрочем, всё это предмет отдельного разговора.

Мы же продолжим говорить о первичной и вторичной диссоциации, когда у нас сохраняются воспоминания о своей аффективной личности, а ВНЛ всего одна.

Причины травмы

Какие ситуации могут быть настолько травматичными, что провоцируют распад личности? Прежде всего, это потеря близких, особенно если эту утрату человек переживает без социальной поддержки. Речь не обязательно о смерти – например, при разводе мама может говорить ребёнку: «Твой папа ушёл, потому что ты невыносим!»

К числу других причин можно отнести физическое и эмоциональное насилие, разного рода форс-мажоры и стихийные бедствия: аварии, войны, наводнения. Что касается болезней, то здесь надо разбираться в том, что именно так травмировало: например, при ранней детской болезни это могли быть месяцы, проведённые в палате.  

Одна моя клиентка рассказывала о том, как несколько недель подряд лежала в больнице: ей нельзя было шевелиться после серьёзной операции, а в помещении было холодно, и никто не помогал ей, не приносил одеяло, никто за ней не убирал – всё это, конечно, стало травмой.

Что же касается физических несовершенств человека, то он вполне может интегрировать их в свой опыт, проделав серьёзную работу и научившись принимать свои особенности и жить с ними. Но если имеют место пренебрежение или осуждение со стороны окружающих, если человеку постоянно говорят: «Только посмотри на себя…» – в этом случае, конечно, может идти речь о травме.

Мы привыкли считать, что травма – это нечто глобальное: война, смерть близкого, потеря дома, изнасилование. Но травму может вызвать и тем более усугубить чужое невнимание к нам, нашим потребностям и состоянию, пренебрежение нашим эмоциональным и физическим здоровьем (этого достаточно для того, чтобы «распасться», особенно если речь о длительной ситуации, а в прошлом у человека уже был подобный детский опыт, когда им пренебрегали).

Более того: в родительских семьях пренебрежение – основание для травмы, ведь именно родительская забота обеспечивает нам жизнь. Ребёнок не умеет заботиться о себе сам, и, если и родители не будут этого делать, просто не выживет. Отсутствие родительской заботы вызывает травматизацию, связанную со страхом смерти. Ребёнок рассуждает (пусть даже бессознательно) так: мою жизнь не сохраняют – значит, я настолько нелюбим, что лучше мне умереть. Пережив в детстве нечто подобное, мы становимся очень чувствительными к любым проявлениям пренебрежения – они заново нас травмируют и «расслаивают».

С точки зрения физиологии наши травмирующие воспоминания и переживания заключены в области нейронов, которая называется патогенное ядро. Задача внешне нормальной личности – избегать аффективной личности, потому что она (ВНЛ) понятия не имеет, что с ней делать. А значит, нужно стараться максимально избегать активации патогенной зоны, чтобы ничто не напомнило о травме, а заодно и подавлять расположенные рядом части.

Например, у человека умер близкий, и эту травму ему пока не удаётся пережить. Что он будет делать? Всячески избегать не только упоминаний об ушедшем или своих чувств по отношению к нему, но ещё и, допустим, запаха его одеколона, мест, где они гуляли вместе. Патогенное ядро не остаётся в первоначальных рамках, оно «расползается».

Наш мозг хитёр – вы наверняка и сами не раз убеждались в этом, когда заходили на Википедию прочесть нужную вам статью – например, об интернет-трейдинге – а через полчаса обнаруживали себя на странице, посвящённой восьмому сыну Мао Цзэдуна. Ассоциации возникают молниеносно, и, чтобы не активировать патогенное ядро, приходится подавлять и их тоже. Сделать это до конца не получается, и АЛ активизируется в самый неподходящий момент, выскакивает, как чёртик из коробочки, когда происходит нечто, ассоциативно связанное с патогенным ядром – вдруг звучит знакомая мелодия или мы улавливаем «тот самый» запах.

«Ты так холодно на меня посмотрел(а)!» – партнёру подобные слова могут показаться придиркой, претензией на пустом месте, в то время как у нас, возможно, есть травма, связанная с пренебрежением, и она находится в аффективной части. Мы её избегаем и живём как бы нормально, но, когда нам кажется, что нами пренебрегают, относятся к нам холодно, мы больше не можем находиться в своей ВНЛ. Это называется вторжением аффективной личности: мы не выбираем, когда ею станем, это случается внезапно: что-то произошло, сработала какая-то ассоциация, и вот мы уже в АЛ. Во время вторжений аффективной личности нам снова больно, обидно, сердце бьётся, хочется забиться в угол…

Словом, стратегия избегания не работает: наш мозг слишком хитрый, он устанавливает ассоциативные связи с тем, чего невозможно избегать – никогда не знаешь, когда возникнут «те самые» цвет, запах, звук.

Каждый, кто хотя бы иногда читает литературу по психологии – как книги, так и научно-популярные статьи – наверняка не раз слышал, что любое переживание – это хорошо, и нужно его прожить, принять и завершить. Но проблема в том, что у аффективной личности эмоции не заканчиваются. И это те эмоции, которые не помогают, а разрушают: гнев, боль, обида; если к ним прислушиваться, они становятся только интенсивнее и «поглощают» нас.

Так как же со всем этим справляться? Об этом мы поговорим чуть позже, а пока перейдём к признакам расщепления.

Признаки диссоциации:

Проблемы с сознанием

Трудности с сознанием означают, что какую-то часть своей жизни мы проводим будто во сне, в полутрансовом состоянии, в мешающем сосредоточиться тумане. В такие моменты мы думаем: может, я просто не выспался или выпил мало кофе? Может, сегодня лечь спать пораньше? А может, мне просто скучно и неинтересно? И начинаем искать способ заставить себя сосредоточиться.

Такое состояние создаёт нам проблемы – как на работе, так и в отношениях: сознание «плывёт», и мы вдруг понимаем, что вообще не слушаем то, что нам говорят, хотя при этом можем согласно кивать. Так произошло, потому что сработал какой-то стимул, и мы «уплыли» вслед за ним.

Дезорганизованный тип отношений

Травма всегда связана с отношениями со значимыми людьми: либо само событие произошло в этих отношениях (например, насилие), либо случилась вторичная травматизация из-за отсутствия поддержки в близкой среде. Не пережитая травма и «расщепление» неизбежно приводят к тому, что у человека возникает дезорганизованный тип отношений с другими. С одной стороны, он боится близости, ведь она может причинить боль; с другой – боится, что его бросят (мысли об этом активируют старую травму: его бросили, когда он так нуждался в поддержке).

Дезорганизованный тип привязанности – это крик души: «Я тебя ненавижу – не бросай меня!» Когда близкий от такого человека отдаляется, тот «бежит» за ним – зависимо, невротично, не в силах отпустить. Стоит же близкому вернуться, как он слышит: «Не нужно мне ничего этого – и ты мне не нужен!» Травмированный человек транслирует двойные послания: тянется к близкому – например, к подруге, просит прийти, потому что нужна помощь, но стоит той появиться – делает вид, что ничего не произошло и вообще – компания подруги его едва ли не тяготит.

Фиксация на одном из 4 типов травматического реагирования

Сегодня уже, наверное, все знают, что на опасность мы реагируем одним из следующих способов:


  • бегство,
  • борьба/нападение,
  • ступор/замирание,
  • полное подчинение (когда сопротивление чревато едва ли не смертью).

Кажется, что последний вариант какой-то уж совсем экстремальный, но, увы, такое случается нередко.

Знакомая как-то рассказала, что её мама в ответ на любую обиду переставала покупать продукты и готовить, и это могло продолжаться неделю. Приходилось в прямом смысле слова ползти к ней и целовать ноги, чтобы она простила. Мать была нарциссической психопаткой, и ребёнок с целью сохранения собственной жизни полностью ей подчинялся.

Человек с диссоциацией при любом признаке опасности или возникновении ассоциативной связи будет ригидно (закостенело), некритично, не адаптивно использовать лишь одну из 4 стратегий борьбы – ту конкретную реакцию на травму, которая когда-то в прошлом позволила ему выжить. Проблема в том, что сейчас эта стратегия уже неадаптивная, её нужно менять, а человек не может.

«Я дерусь просто потому, что дерусь»

Например, если человек фиксирован на бегстве, он хронически избегает… да, собственно, всего. Отношений, общения, близости, собственных телесных ощущений (а значит, может не заботиться о себе и пропустить возникновение и развитие серьёзной болезни); конкуренции с другими, что не может не сказываться на работе и возможности зарабатывать. Такой человек избегает любого напряжения, а оно – позитивное или негативное – как ни крути, пронизывает все сферы нашей жизни.

При этом он как будто ничего не хочет, как будто ничего не чувствует, избегает своих потребностей, ведь они неизбежно приведут в отношения, в которых есть шанс ретравмироваться. Такой человек избегает карьеры и публичности.

Классический пример – 16-летний подросток, который сидит дома, никуда не выходит, не следит за собой, не моется, не убирается в комнате и день и ночь играет в компьютерные игры. Взрослые говорят о нём: инфантильный, испорченный, что за поколение такое, это всё компьютер – а на деле речь о травме и выбранной реакции избегания, бегстве. Этот подросток не вступает ни в какие другие отношения, кроме максимально безопасных – виртуальных, тех, которые всегда можно поставить на паузу и переиграть.

Иначе ведёт себя тот, кто зациклен на реакции борьбы: он агрессивен, постоянно взвинчен, никому не доверяет, взрывается в ответ на стимулы, которые у него ассоциируются с травмой, защищается больше, чем необходимо, отталкивает от себя людей – грубит или выглядит абсолютно равнодушным. Такой человек, придя на вечеринку, где все веселятся и общаются, демонстративно садится в углу с книжкой. Отталкивая, обижая и оскорбляя окружающих, он защищается от того, что кажется опасным. К старости у такого человека велик риск стать параноиком.  

А как ведёт себя по жизни «антилопа», выбравшая реакцию замирания? Чтобы выдержать ступор, нужна анестезия. Чтобы притвориться мёртвым, нужно перестать чувствовать что бы то ни было. Живущий в ступоре человек может быть логичен, последователен и системен – и при этом не испытывать любви, привязанности и тепла.

Тот же, кто в любой ситуации выбирает реакцию полного подчинения, по жизни ведом, зависим. Он «хамелеон», подстраивается под окружение – таков его вариант приспособления. С таким человеком может быть невыносимо скучно – всем, кроме собеседников нарциссического склада: для них видеть в другом собственное отражение – высшее наслаждение.

Словом, фиксация на одном из типов травматического реагирования – явный признак диссоциации.

Замещающие действия

Бывает так, что внешне нормальная личность умеет прекрасно жить в одной из областей – например, отлично работает или хорошо поддерживает отношения с друзьями. Но всегда есть область, в которой проявляется травма. И тогда человек выбирает одну из областей жизни в ущерб всем остальным, ведь заниматься чем-то одним намного проще.


Здесь впору поговорить про замещающие действия – когда мы хотим делать одно, а делаем другое. Например, испытываем переживание, с которым не справляемся (шоковую эмоцию гнева), и вместо того, чтобы его проанализировать, в чём-то разместить, как-то выпустить, просто режем себя. Вместо сложных реакций, которые требуют сочетания многих навыков, мы выбираем себя порезать. Это и есть замещающее действие.

Самоповреждение как акт аутоагрессии – вообще очень частая для травматиков история. Человек не знает, как выражать агрессию вовне, ему страшно это делать, и он перенаправляет свой гнев на тот объект, который всегда в доступе, – на самого себя. Причём для этого вовсе не обязательно брать в руки бритву. Навредить себе можно тысячей разных способов: начать пить, чтобы заглушить боль, поглощать еду в огромных количествах… Так и развиваются зависимости.

Клиентка однажды поделилась со мной такой историей. Она была приёмной дочерью для родственников со стороны отца, и каждый раз, когда она засыпала, в комнату заходил дядя, орал на всех, а потом её тошнило от страха. Она была маленькой и не могла прямо ему противостоять, а вместо этого пачкала диван и белье. И теперь, уже будучи взрослой, каждый раз при засыпании она испытывает страх и тошноту, и «отрегулировать» себя –  включить необходимую систему навыков – она не может: мешают травматические воспоминания. И речь не только об отходе ко сну: она болезненно реагирует на запах рвоты, старается избегать тех мест, где может с ним столкнуться…

Моя клиентка прибегала в детстве – и прибегает сейчас – к замещающим действиям. Это когда мы хотим кричать, но вместо этого нас тошнит; когда мы пьём вместо того, чтобы успокоить себя и заснуть; когда мы слишком много работаем вместо того, чтобы заняться наконец отношениями.

У абсолютного большинства из нас есть совершенно естественная потребность в любви и принятии. Как их получить здоровым образом? Построить отношения, в которых это возможно. Или, допустим, в уже существующих отношениях попросить партнёра напрямую: «Мне хочется твоего принятия, расположения. Скажи, что любишь меня».

А как многие из нас получают желаемое через замещающие действия? Заходят в комнату и с порога начинают орать: «Ты! Ты меня вообще достал!» – бессознательно рассчитывая на то, что через некоторое время ссора сойдёт на нет, оба устанут от крика и обнимут друг друга.

И, конечно, довольно распространённый способ получить любовь и принятие – болезни.

Так как же всё-таки понять, что в вашей жизни была травма? Ликбез

 

Меня часто спрашивают о том, как «обычному человеку» понять, что он пережил травму. Ведь ранние травматичные события могли вполне успешно забыться…

 

Подводя итог вышесказанному, добавлю, что первый диагностический критерий – наличие вещей, с которыми вы не справляетесь, сфер, в которые вы даже «не суётесь». Как у вас с отношениями? С карьерой? Деньгами? Если «никогда ничего не получается» – это повод задуматься.

 

Второй яркий диагностический критерий – шоковые эмоции, вторжение аффективной личности, когда вы на время перестаёте «быть собой», бурно реагируете на какие-то стимулы, и эти сильные болезненные эмоции не заканчиваются.

 

Третий критерий – флешбэки: когда минувшие события по-прежнему переживаются с небывалой яркостью, вызывают учащённое сердцебиение, покраснения на коже, ту или иную вегетативную реакцию.

Работа с травмой

Очевидно, что, чем сложнее нарушение, тем труднее с ним справиться. Первичная диссоциация – одна внешне нормальная личность и одна аффективная – лучше поддаётся коррекции: и самостоятельной, и с профессионалом. Чем больше травм, тем сложнее, поскольку шоковых эмоций больше, а доступных способов справлять с ними – меньше.

В целом работу с травмой можно разделить на следующие этапы:

- Улучшение качества жизни

- Интеграция травматических воспоминаний

- Интеграция личности

У человека, переживающего последствия психической травмы, возникают трудности с тем, чтобы справляться с обыденной жизнью. Сложные системы действий, требующие от него различных умений, не работают, поскольку часть из них теперь принадлежит недоступным аффективным частям личности.

 

На втором и третьем этапах работы с травмой человеку потребуются все возможные навыки, поэтому на первом этапе важно максимально восстановить высокий уровень жизни. Речь о самых базовых вещах: о регуляции сна и отношений с едой. Всё это обеспечивает человека тем запасом энергии, который ему понадобится.

 

Для улучшения качества жизни нам также нужны способности к:

 

  • презентификации,
  • персонификации,
  • высокому психическому уровню.

 

Первый этап: освоение презентификации

 

Презентификация (от англ. слова «present», «настоящее») – способность адекватно понимать, что происходит в настоящий момент, а чего не происходит. Флешбэки, которыми чревата психотравма, путают реальность, настоящее и прошлое: человек циклится на прошлом и чувствует себя так, будто всё ещё живёт в нём.  

 

Например, тридцатилетняя женщина может чувствовать себя брошенной маленькой девочкой каждый раз, когда муж говорит ей, что пойдёт сегодня с друзьями пить пиво. Так даёт о себе знать былая травма – включая аффективную часть личности.  

 

Первое, что необходимо сделать, – начать снова адекватно отдавать себе отчёт в том, кто мы такие, сколько нам лет, как и с кем мы живём, способны ли мы себя защищать, есть ли у нас навыки для того, чтобы самостоятельно себя успокаивать.

 

И если муж женщины из примера выше – в настоящем бородатый дядька с двумя детьми, у которого при этом есть травмирующее переживание из-за насильственной матери, которая опекала его так, что чуть не «задушила», то на попытки жены его контролировать он может реагировать как на удушающее объятие матери. И её просьба: «Дорогой, может, ты не будешь пить вторую бутылку?» – может вызвать бурную аффективную реакцию, словно он всё ещё тот маленький мальчик, которого можно контролировать, и этот контроль может причинить ему вред. Главное здесь – вовремя вспомнить, что никто ему больше не навредит.

 

Попав в травму отвержения, женщина может напомнить самой себе, что ей за 30, у неё есть любимая работа, любящие партнёр, друзья и родители, и в настоящий момент у неё всё хорошо.

 

По мере того, как мы будем учиться контролировать свою аффективную часть и находить баланс, эмоция постепенно перестанет быть настолько интенсивной, шоковой. Презентефикация помогает соединять, интегрировать личность и узнавать, кто мы такие на самом деле.

 

Всему этому, конечно, невозможно научиться сразу. Это должно стать плодом постоянного повторения. Не страшно, если не получается прямо сейчас – важно продолжать, ведь это один из ключевых навыков взрослого человека – учить себя чему-то, даже если поначалу не получается. Катарсиса не будет – не получится проснуться однажды утром и осознать, что теперь-то всё иначе, всё по-новому. Работа над травмой – длительный процесс, и важно научиться напоминать себе об успехах на каждом его этапе. 

 

Меня часто спрашивают, нужно ли для того, чтобы исцелиться от травмы, простить обидчика. Сегодня вообще почему-то принято считать, что, если простить всех, будет нам счастье. Это не так. При терапии травмы не обязательно произойдёт прощение, да даже если оно и случится, его будет недостаточно для исцеления. Даже если мы простим весь мир, травма от этого никуда не денется.

 

Можно пережить травму без прощения. Не обязательно прощать насильника, чтобы начать снова жить нормальной жизнью.

 

Второй этап в работе с травмой: персонификация

 

Персонификация подразумевает, что мы должны присвоить себе свой опыт, осознать, что травма действительно случилась – и случилась именно с нами. «Да, у меня была мать-насильница». «Да, мой отец был алкоголиком и избивал меня». «Да, меня изнасиловал старший брат». «Да, в школе я была изгоем – все десять лет». «Да, это было со мной – это мой опыт, моя жизнь».

 

Это очень сложный этап, в ходе которого важно начать по кусочкам присваивать себе свой опыт, перестать его избегать и приукрашивать, перестать делать вид, что ничего не было.

 

Надо признать: всё это было и было со мной, но осталось в прошлом – теперь я другой человек.

 

Персонификацию необходимо соединять с презентификацией: сначала – научить себя возвращаться в настоящее, а потом уже потихоньку признаваться себе в том, что прошлый опыт и правда был в нашей жизни, но теперь всё закончилось, в нашем «здесь и сейчас» этого больше нет.

 

Для этого крайне важен высокий психический уровень – баланс между психической энергией и психической эффективностью. Необходимо трезво оценивать, сколько у нас энергии и какими ресурсами и источниками её восполнения мы располагаем, есть ли у нас безопасная среда, а также понимать, как мы эту энергию используем.

 

Нарушение баланса происходит, когда, например, энергии у нас много, а эффективности ноль – так бывает при маниакальных состояниях, когда хочется делать и то, и другое, и всё сразу, и в этом нет системы, бережности и экономии энергии. Баланс – это когда у нас достаточно энергии и мы умеем ею управлять.

 

Повышение уровня психической эффективности предполагает развитие сложных навыков – умения себя мотивировать, распознавать свои потребности, успокаивать себя, возвращать себя в реальность, безопасным образом размещать шоковые эмоции, защищать себя и других от своей аффективной части (например, уйти в ванную, чтобы там немного подышать), расслабляться.

 

Всё это помогает перестать реагировать на ситуации рефлексивно и деструктивно. Раньше было так: партнёр холодно с вами поговорил – вы решили, что он вас обязательно бросит, и заранее обиделись. Освоив сложные навыки, после неприятного разговора с партнёром вы в состоянии всё обдумать, отрефлексировать, задаться вопросом, что же всё-таки произошло, успокоить себя, напомнив себе, что вы склонны сгущать краски и драматизировать.

 

То, к чему в результате стоит стремиться, – научиться восполнять свою энергию, разумно ею распоряжаться и не тратить её зря. Помнить, кто мы сейчас, собирать воспоминания в автобиографический опыт, присваивая их себе по кусочкам. Называть вещи – травматичный опыт – своими именами, и интегрировать их в свою личность.

 

Бывает и так, что человек не помнит источник травмы. Как быть в этом случае? Во-первых, по мере улучшения качества жизни и восстановления баланса между психической энергией и психической эффективностью воспоминания начнут потихоньку всплывать.

 

Во-вторых, можно спросить себя: «А что бы это была за история, если бы я её помнил? На что бы это было похоже? После какой истории я чувствовал бы себя вот так?» В ходе подобной практики придумывается некая история, которую тоже можно со временем интегрировать и пережить.

 

Третий этап: интеграция личности

 

На этом этапе человек начинает осознавать реальность собственной личности, начинает с ней знакомиться и осознавать, что, возможно, он вовсе не тот, кем хотел бы быть, и уж точно не тот, каким мог бы быть, не случись в его жизни такого травматического опыта. Произошедшее его изменило – и изменило навсегда. Это не пройдёт, не закончится, как подростковые прыщи, – это теперь всегда будет с ним. На данном этапе человек начинает осознавать переживания, которые случившееся в нём вызывают, и понимать, какой смысл он сам всему этому придаёт.

 

И тут можно начать горевать (испытывать адаптивное горе) о том, что произошло: что детство было плохим, что мать была психопаткой, отец – алкоголиком и насильником. Всё это было несправедливо, и человек не был во всём этом виноват. Это просто случилось, и изменило его навсегда. Те, кто рос без подобного опыта, – другие люди: более счастливые, менее склонные к депрессиям, более открытые и общительные. И на этом этапе можно начать испытывать горе не как шоковую эмоцию, которая буквально затопляет и приводит в отчаяние, – нет, можно начать проживать его понемногу, принимая реальность своей судьбы и своей личности такой, какая она есть.

 

Это одна часть глобального процесса. Вторая его часть – когда человек знакомится с собой сегодняшним. Это бывает ещё грустнее: может оказаться, что реальность совершенно не такая, как ему хотелось бы, и никогда не будет такой. В ней есть и будут боль и травмы.

 

Многие из нас, переживая травму, думают: вот я вылечусь, соберу себя обратно, и больше со мной ничего плохого не случится. Однако реальность такова, что случиться может всё, что угодно, и снова может произойти диссоциация, и на исцеление опять может уйти несколько лет или даже десятилетий.

 

Мы отчего-то верим, что нужно только найти «правильного» человека и построить с ним отношения таким образом, чтобы всё в них было хорошо, но так не бывает. В любых отношениях бывает и больно, и радостно, и жизнь во всём своём неприглядном великолепии будет происходить с нами ежедневно, ежечасно.

 

Интеграция личности как раз для того и необходима, чтобы погоревать о том, что жизнь такая, какая есть, и научиться пользоваться её преимуществами. Научиться ценить всё то, что даёт нам наш возраст и наш настоящий момент, научиться видеть в этом плюсы. Совершить важнейший переход от надежды на то, что всё будет по-другому, к принятию того, что всё вот так – и так и будет дальше.

 

Несмотря на всю болезненность этого процесса, важно дать ему состояться, чтобы все наши «субличности» вновь соединились, научились друг с другом сосуществовать, и мы сами научились жить в той реальности, которая есть вокруг нас, примирившись с собой настоящим – другого у нас не будет.

 

Главный вопрос, на который приходится искать ответ на этом этапе: и как теперь жить? Раньше мы могли считать, что нам предстоит пройти определённый путь, в конце которого обязательно будет заветная дверь. Откроешь её – а за ней всё хорошо. Но это не так: никакой двери нет. Есть просто путь, местами сложный, местами совсем не живописный, и надо научиться по нему идти, да ещё и быть при этом счастливыми.  

 

На то, чтобы прийти к этапу интеграции личности, обычно нужен примерно год, а сам он обычно занимает несколько лет.

 

***

 

Что хотелось бы сказать в заключение. Некоторые из вас, прочитав этот текст, могут подумать: «Ну, даже если это и обо мне – ничего, разберусь. Я сильный, я должен выплыть сам». Но, по-моему, «я сильный, я справлюсь» – весьма травмирующее и вредное убеждение. Куда важнее признать свою слабость и неспособность справиться с ситуацией, ведь тогда у нас появляются новые способы действия, гибкие способы адаптации, а не те, которые мы используем годами, с самого детства, просто потому что тогда, в детстве, они нам помогли.

Возможно, сейчас самое время с ними расстаться.

 

Дополнительная литература

 

Тем, кто хочет основательнее разобраться в вопросе, я советую две книги:

 

      • «Призраки прошлого» Онно Ван дер Харта. Написанный сложным языком труд, в котором автором сделана попытка интегрировать всю имеющуюся информацию о травмах.
      • «Пробуждение тигра – исцеление травмы» Питера Левина. В книге особенного хорошо описаны замирание, аккумуляция энергии и дрожание как способ пережить травмы, не застрять в них.


    _