Лекция о любовных зависимостях.

Сегодня у нас лекция о любовных зависимостях. Мы поговорим о таком роде отношений, в которых мы страдаем больше, чем бываем счастливы. В которых мы больше заботимся об отношениях вместо того, чтобы ими наслаждаться. В которых мы чувствуем себя одинокими, раздавленными, не раскрывшими наши чувства. В которых мы мучаемся вместо того, чтобы чувствовать себя комфортно и свободно.

Перед тем, как мы начнём, я хочу вас спросить, что такое любовь. Я понимаю, что вопрос на засыпку, и всё же… Что такое любовь, что такое любовные отношения? Какие у вас есть идеи по поводу брака? Что можно и должно происходить в этих отношениях?

Из зала:

- Любовь – это желание отдавать…

То есть пока я хочу отдавать, я люблю.

Из зала:

- Любовь – это понимание, взаимовыручка, общие интересы…

Взаимопонимание, взаимовыручка. Давайте правда соберём какую-то картинку, какую-то модель любовных отношений, в которую мы верим. Ту, которая нам кажется правильной, справедливой.

Верите ли вы в то, что в семье, в браке нужно быть абсолютно откровенным?

Из зала:

- Да…

- Нет…

- Не всегда…

Верите ли вы в то, что брак и семья – это прежде всего забота о другом человеке?

Из зала:

- Да…

А мама-то что говорила про брак? Бабушка что говорила? Что если ты выйдешь замуж, то…

Из зала:

- Ставь крест на себе…

Ставь крест на себе. Твоя жизнь на этом закончится… Это про детей, кстати, говорили, не только про любовные отношения.

Верите ли вы в то, что настоящая любовь – одна на всю жизнь?

Из зала:

- Да…

- Нет…

Не верите. А там верите? [Анастасия обращается к другой части зала]

Из зала:

- Нет…

Нет, не верите.

Верите ли вы в то, что если у партнёра трудности, то ему нужно всеми силами помочь?

Из зала:

- По мере возможностей…

- Если он хочет…

По мере возможностей. А если он не знает, чего хочет?

Из зала:

- Его нужно направить…

Его нужно направить...

Что ещё делать нужно? Вот партнёр, который не знает, чего хочет. Вот вы встретили юношу, романтичного студента. Он в двадцать пять лет никак не может закончить университет, он ещё в духовных поисках, брал четыре академических отпуска.

Из зала:

- Может, с ним что-то не в порядке?

А может ему просто не встретилась та женщина, которая могла бы его спасти?

Из зала:

- Если брать на себя ответственность и роль мамочки и ждать, пока он определится, эту лямку можно тянуть всю жизнь.

- От женщины зависит. Есть такой типаж, который…

О, кстати! Верите ли вы в то, что в отношениях за всё отвечает женщина?

Из зала:

- Да…

[Анастасия смеётся].

А как же эта сказка, где женщина истёрла двенадцать посохов чугунных, двенадцать башмаков… Сказка «Феникс ясный сокол». Верите в эту сказку? Что движение к счастью, к любви и взаимности возможно путём преодоления трудностей. Верите ли вы в то, что отношения – это адский труд?

Из зала:

- Да. Не адский, но труд.

- Отношения могут быть адскими.

Верите ли вы в то, что отношения не предполагают эгоизма? В отношениях нельзя быть эгоистом – поддерживаете? Можно быть эгоистом?

Что-то вы как-то всё неувереннее и неувереннее отвечаете…

Из зала:

- Всё должно быть в меру…

 

Есть целый набор мифов о любви, которые мы познаём очень рано. Мы познаём мифы в сказках, через истории наших родителей, мы познаём их через те вещи, которые нас цепляют: через какие-то романтические истории. Через то, о чём говорят подружки и друзья. Через ту фантазию о свадьбе и о браке, которая у нас формируется в голове. И очень большая часть этих историй предполагает в дальнейшем развитие любовных зависимостей. Я выписала такие мифы.

Так. Быть близкой – значит потерять себя. Верите?

Из зала:

- Нет.

То есть близость не предполагает потери себя? Молодцы. Плюс один.

Муж или жена не должны знать о ваших недостатках. Верите?

Из зала:

- Нет…

Да вы что! А если он узнает, что вы на самом деле [Анастасия явно иронизирует]…

Хотя бы что он у вас не второй.

Следующий миф. Нельзя быть уязвимой или уязвимым в отношениях. Отношения предполагают то, что вы будете опорой для своего партнёра и вам нельзя быть уязвимой, больной, слабой, неудачливой (уязвимым и слабым, неудачливым).

Из зала:

- Нет.

Следующий миф. Мы не будем ссорится. Кто в это верил в начале отношений?

Ещё один. Если что-то не так, это всегда моя вина.

Из зала:

- Да…

Да, кто-то верит.

Мы в отношениях будем полностью друг другу доверять. Есть такая идея, что отношения возможны только на безусловном взаимодоверии, и я должна доверять, не давая себе права испытывать ревность, подозрительность, не давая себе права чувствовать себя несчастной.

В сериале «Карточный домик» есть момент, после которого я не могу заставить себя смотреть этот сериал. У главного героя такие прекрасные отношения с женой, а потом он идёт и занимается сексом с журналисткой. Я не могу себя заставить дальше это смотреть. Хотя я знаю, что там будет дальше. Он придёт домой, скажет своей жене о том, что это случилось, она его спросит: «Она нам нужна?», он ответит, что да, нужна – и она скажет: «Ну тогда ладно». Вот это для меня тоже про какое-то такое доверие, в котором много вытеснения чувств.

 

«Ты будешь инстинктивно меня угадывать: что я хочу, что мне нравится, чем бы я хотел заняться прямо сейчас». Это и мужская фантазия.

«Мы будем неразлучны и всё будем делать вместе: у нас будет общее хобби, у нас будут общие друзья», «Самое главное – это общая компания, ведь мы же пара, мы должны дружить с такими же парами». Верите в это?

Из зала хором:

- Нет…

«У нас всегда должен быть классный секс!». Верите, что удачные отношения – тогда, когда всегда классный секс? Что-то как-то глазки потупили.

«Муж или жена - это первый человек на свете». Согласны?

Из зала:

- Нет…

… ни родители, ни я сам, ни дети – муж или жена.

Например, такая бытовая ситуация. Я читаю книгу, а со мной давно хочет поговорить по Скайпу мама. Но приходит муж – и всё останавливается.

Из зала:

- Надо покормить и идти разговаривать с мамой.

«Нельзя обращаться за помощью». «Я не могу обращаться за помощью к своему супругу, потому что у него или у неё своих проблем достаточно, а я его опора, поддержка». Вот он с собеседования пришёл, а у меня сапоги порвались – о чём мы будем говорить?

Из зала:

- О собеседовании..

О собеседовании. А почему?

 

Есть представления, в которые мы сильно верим, когда нам пятнадцать. Как сказал кто-то из зала, это такая романтическая картинка, а сейчас мы уже с вами взрослые и опытные в отношениях, и нам кажется, что это не так. Но на самом деле в самом нашем поведении, в том, как мы строим отношения, может просматриваться эта картина романтической любви, которая заставляет нас делать самое главное, из чего развиваются зависимые отношения – это искажение реальности.

Сегодня я буду много говорить о том, как мы искажаем реальность (свою и чужую), каким образом мы сопротивляемся тому, чтобы не слышать собственные чувства или не видеть недостатков партнёра (или не недостатков, а просто отличий).

Я вспомнила, что самый частый вопрос, который мне задают после лекций или после консультаций – «А что теперь с этим делать? Да, всё понятно, всё так и есть – но что теперь с этим делать?». И я решила построить лекцию вокруг того, чего теперь с этим делать.

Я вам расскажу о трёх важных вещах, о трёх важных деятельностях, которые стоит делать, если вы в зависимых отношениях. И пока я буду о них рассказывать, я буду рядом с этим и теорию рассказывать тоже.

Что такое зависимые отношения? Что такое любовные зависимости?

Из зала:

- Когда личное счастье зависит от другого человека в паре…

Не просто личное счастье, а настроение, ощущения, аппетит и даже жизнеспособность. Тяжёлые формы любовных зависимостей могут заканчиваться смертью: либо от стресса, либо это суициды, либо хронические тяжелые заболевания, с которыми человек не хочет справляться. У меня была клиентка с онкологическим заболеванием, которая говорила, что не хочет лечиться – это была такая форма суицида, который был следствием любовной зависимости и того дикого напряжения и стресса, в которых она прожила несколько последних лет.

Любовная зависимость, наркотическая зависимость, алкогольная, игромания, трудоголизм – это всё вещи одного порядка: это всё зависимости. И поэтому сегодня, когда я буду рассказывать про любовные зависимости, очень много вещей будет относится и к другим зависимостям тоже.

Любовные зависимости – это чаще всего женская история. По нашей природе, по нашей культуре, по тому, как нас воспитывают – мы больше склонны впадать в любовные зависимости, чем мужчины. Это не значит, что мужчины более независимы – просто у мужчин другие объекты зависимости (например, работа). Трудоголизм – это та же любовная зависимость, просто не к женщине, а к работе. И любовные зависимости проходят те же самые циклы, те же самые симптомы в них есть, как и в остальных зависимостях.

Например, про наркотическую зависимость что вы ярче всего помните?

Из зала:

- Ломка…

Ломка или абстинентный синдром, синдром отмены - состояние, которое возникает у наркомана, когда он перестаёт принимать наркотики. В любовных зависимостях тоже есть «ломка». Когда мы убираем от зависимого человека объект любви, его начинает ломать.

Возможно, вы проходили в своей жизни какие-то такие отношения, которые проходили циклами «вы вместе – вы не вместе». Вы помните ту ломку, которая начинается через несколько часов или дней или недель после того, как объект зависимости убирается? Она на самом деле очень похожа на абстинентный синдром.

У меня была клиентка, которая встречалась с женатым мужчиной, ей было понятно, что у них ничего не будет никогда и ни за что (эта история почему-то очень популярна у современных женщин), но она проходила эти циклы несколько лет. Они были вместе, всё было хорошо, потом она бралась за ум, думала «Нафига мне это надо? Зачем я трачу своё время?», разрывала с ним отношения, какое-то время была одна, они снова встречались в трамвае, между ними вспыхивала та самая магическая искра, они снова сходились – и так по кругу в течение нескольких лет. И каждый раз она не выдерживала периода, когда была одна, именно из-за абстинентного синдрома, из-за ломки, которая иногда ощущается как похмелье, как физическая боль, как депрессия, как нехватка чего-то важного.

 

Как и в наркотических зависимостях, в любовной зависимости первое, что нужно сделать – это отстраниться.

И здесь я не буду говорить о том, что надо бросать человека, рядом с которым у вас развилась любовная зависимость. Я не буду говорить про то, что единственный выход – это разрыв отношений, хотя так тоже бывает. Отстранение в этом смысле – это когда я позволяю себе из той прочной связки, в которой мы существуем в зависимых отношениях, выйти и посмотреть на это со стороны. Мы можем продолжать при этом жить вместе. Мы можем продолжать при этом строить свою семью, но я могу отстраниться и посмотреть, что ты из себя представляешь на самом деле. Потому что корень любовной зависимости в искажении реальности. А для того, чтобы посмотреть, что из себя представляет реальность, надо отстраниться: выйти из слияния и посмотреть, что происходит на самом деле. И тогда романтичный мальчик двадцати пяти лет, ищущий себя, может превратиться в лоботряса, бездельника и инфантильного человека, который ни к чему не стремится и не хочет работать (и выбирает для себя отношения, связанные с его обеспечением).

Или ещё одна история любовной зависимости. Теперь не с молодым – теперь с вполне себе старым мужчиной. Молодая женщина тридцати лет уже десять лет встречается с шестидесятилетним (в начале ей было двадцать, а ему – пятьдесят). И она на него смотрит через искажение реальности. Можете предположить, как? Что должно происходить у неё в голове, чтобы это стало приемлемым?

Он может быть в её голове заботливым человеком, который сможет обеспечивать ей будущее, кто даёт ей защиту и поддержку – а он действительно их даёт. Но всё же – кем он является на самом деле?

Из зала:

- Извращенцем…

Вот если бы ей было пятнадцать, он был бы извращенцем. Но ей тридцать, и они взрослые люди. Я не поддерживаю идею про извращенца. Но кто он? Старик. В реальности он стареющий человек, у него порок сердца, который по медицинским прогнозам приведёт к скорой смерти.

Или например. Отношения, в которых у него напряжённая работа. Она так думает в искажении реальности: у него такая напряжённая работа, он должен общаться с таким количеством людей, он всё время устаёт, и именно поэтому он курит по три пачки в день и не приходит домой трезвым уже в течение нескольких лет. Она думает: «Ну, потому что у него переговоры, а на переговорах принято выпивать – значит, всё нормально и главное, чтобы он приходил». Если посмотреть на эту ситуацию честными глазами, то как будет выглядеть эта история? Что она живёт с алкоголиком, что он не будет долго жить, потому что правда выкуривает по две пачки в день в течение многих лет.

 

При этом мы начинаем искажать реальность очень быстро. В зависимых отношениях всё происходит в первое мгновение. Это вообще удивительные и странные истории. Это когда вы встречаете человека и вам уже через несколько минут знакомства с ним (или, например, вы провели вместе вечер, а потом разошлись) – и вы постоянно думаете о нём. То есть по какой-то причине этот человек становится центром вашей Вселенной: вы не можете отпустить себя; вы не можете перестать об этом думать; вы начинаете фантазировать, мечтать. Или – знаете – такой процесс после свидания, который называется «Что я сделала не так?», «Что я не так сказала?», «Как же я выглядела?». И действительно из одной встречи, которая может занять несколько минут, могут получиться многолетние зависимые отношения. Это очень интересный механизм, и здесь важно понимать, что происходит.

Дело в том, что в зависимых отношениях мы так или иначе воспроизводим модель, в которой мы жили, когда были маленькими. Ещё Фрейд сказал, что всё родом из детства, так что это для вас не новость. Есть то, что называется незавершённым гештальтом. Гештальт – это немецкое изобретение. У нас в России оно тоже есть – это эффект Зейгарник. Была такая советская психолог Блюма Вульфовна Зейгарник, которая сказала, что незавершённые действия запоминаются, а завершённые – забываются. Если мы чего-то недоделали, то мы будем об этом помнить – так работает наша психика. Если мы что-то доделали, то мы можем спокойно двигаться дальше, к другим потребностям. И если мы в своём детстве, общаясь с нашими родителями и находясь с ними в отношениях, не получали того, что было для нас важно и нужно, то отношения, которые похожи на отношения из детства, станут для нас сверхценными и сверхзначимыми, а значит - зависимыми. Нам будет казаться, что без этих конкретных отношений мы не существуем, мы не можем жить, и это происходит тогда, когда они похожи на отношения наших родителей.

Вроде бы всё могло бы быть проще. Если, например, наш отец во времена нашего детства был отстранённым (а это вообще очень частая история)… Отцы могут быть отстранёнными, потому что они: бухают, много работают (самая частая история на постсоветском пространстве: либо вахтовики, либо командировочные, либо работают на заводах по несколько смен, пытаясь обеспечить своих детей всем необходимым). Работа и прочее занимает их время, а по факту отец отстранённый – у него не устанавливаются эмоционально наполненные отношения со своими детьми, в которых те получали бы всё, что им нужно: ощущение принятости, ощущение долюбленности, ощущение того, что он ими восхищается, что он заботиться и так далее. И потом было бы очень здорово, конечно, если бы мы искали в своей жизни человека, который способен нам это дать, получали бы и наконец удовлетворялись, но психика работает не так: мы ищем человека, который будет таким же отстранённым.

Гештальт - незавершённое действие - в этом случае не в том, чтобы получить заботу, внимание и любовь от включённого человека, а в том, чтобы добиться их от эмоционально отстранённого от нас человека. И мы считываем эту информацию в первые минуты знакомства.

Вы знаете, что информации много: есть то, что мы говорим; есть то, что мы делам; есть то, как мы звучим. Есть очень большое количество информации, содержащейся во всех этих посланиях. Мы с первых минут знакомства примерно представляем себе, что за отношения у нас могут получиться с этим человеком.

Например, история в баре. Девушка пошла в бар в клубе. В клубе она была свободна, была очарована собственной свободой (у неё недавно закончились отношения), и она правда хотела познакомиться с мужчиной и строить с ним отношения. В клубе было много мужчин (в пятницу вечером), но она зацепилась за одного мужчину, которого нечаянно толкнула у бара и который её в ответ обматерил. К концу вечера они поехали к нему, и она осталась у него жить. Она получила очень конкретное послание.

Вам кажется эта история дикой? Я вижу, что там понимающе кивают, то есть люди представляют, о чём я говорю. Но вообще с точки зрения реальности это дикая история? Выбрать из всей толпы человека, который тебя обматерил около бара. Нормальная неискажённая реакция была бы какой? Отстраниться от него. Но всё происходит наоборот. Она получает очень конкретное послание: «Я буду с тобой груб, я буду тебя унижать, ты будешь меня обслуживать и эксплуатировать, я буду заботиться только о себе» – и это именно то, что ей нужно, потому что её родители относились к ней именно так, и у неё есть незавершённые переживания, незавершённый гештальт, который вся её психика стремиться наконец завершить и успокоиться. Она выбирает одного конкретного мужчину, с которым потом разворачивает крайне травматичные для себя отношения. Естественно, ничего от него так и не добившись, поскольку невозможно добиться любви и принятия от того, кто неспособен на любовь и принятие.

Или, например, ещё история. Вечеринка. Чей-то день рождения. Все смеются и отдыхают, все вместе, но один мужчина всё время сидит на кухне, курит в окно и молчит. Это тоже ведь послание – какое?

Из зала:

- «Я весь такой таинственный…»

О, подожди. Это уже то, что она впоследствии будет думать: он весь такой таинственный интеллектуал. Она подумала, что он сидит на кухне и грустно курит, потому что он такой израненный, его ещё никто, кроме меня, не полюбил в достаточной степени. А на самом деле? Почему он сидит на кухне и курит, когда все веселятся?

Из зала:

- Вопрос, чего он припёрся тогда?..

Вот именно. А чего он припёрся тогда, если ему так плохо? Это посыл какой-то. Это ведь осознанное действие: он пришёл на день рождения и демонстративно сидит в стороне. Зачем он это делает? Что это говорит про него? Какой он в реальности?

Антисоциальный демонстративный тип, который будет заботиться о том, чтобы ему было хорошо за счёт других, и все будут вокруг бегать и спрашивать: «Миша, что с тобой сегодня? Давай мы с тобой поговорим». И на это тоже кто-то клюнет, потому что это будет та модель поведения, которую какая-то девушка выцепит, поскольку это будет повторяющаяся модель поведения.

Или еще пример. Тоже, допустим, вечеринка, и все ведут себя нормально, но один напивается, ведёт себя неадекватно (либо он со всеми обнимается, либо дерётся), в конце концов ему плохо, он нарывается на неприятности… Всегда – всегда! – с ним рядом есть кто-то, кто его от этого защищает. То есть кто-то увидел эту модель поведения и зацепился за неё как за рыболовный крючок. И это происходит мгновенно, потому что посланий мы каждую секунду даём множество, и какая-то женщина с незавершённым гештальтом по поводу отца-алкоголика, которого нужно защищать от ругани матери…

Знакома вам эта история? Папа пришёл пьяный, и чтобы мама не ругалась, вам нужно его побыстрее проводить в комнату и уложить на кровать, либо отвлечь маму, либо привлечь внимание на себя шутками, рассказами или своими проблемами. Часто отвлечь проблемами – это более действенный вариант. Когда родители на шуточки и рассказы не реагируют, но стоит сказать, что ты уже четыре дня не была в школе – сразу у родителей проявляется реакция, появляется общий враг, они сразу сплачиваются, и это здорово: это для ребёнка облегчение. И кто-то вот с такой моделью поведения видит человека, которого тоже надо защитить. И это происходит мгновенно: жесткая связка, которая может не отпускать много лет.

Для того, чтобы она держалась (потому что никто в здравом уме не думает: «Хм, он похож на моего отца-алкоголика, которого я так и не спасла. Побуду-ка я с ним следующие десять лет, тоже его не спасу и двинусь дальше»), нужно искажение реальности. Как оно происходит в случае с алкоголиком, например? «У него было тяжёлое детство, а значит он нуждается в помощи, в сочувствии, в женской опеке, в нежности и ласке». Ещё как можно искажать реальность? «Он же пьёт только пиво, а это не алкоголизм».

«Я смогу его изменить. Никто не смог, а я смогу!» - вообще прекрасная штука. Очень часто у зависимых женщин встречается убеждение «Я смогу его изменить», потому что в этом потребность. Гештальт завершается тогда, когда она либо откажется от этой потребности, либо её завершит. Потребность именно в том, чтобы он изменился, чтобы он стал другим человеком, и женщина начала бы, наконец, получать от него всё то, чего так давно и страстно хочет. Это ещё одна иллюзия: «Никто его не смог изменить, а я смогу, потому что я особенная: добрая, не такая как все, я найду ему работу, найду ему психотерапевта и заставлю ходить на сеансы».

Вы знаете, как часто бывает, что женщины звонят психотерапевту и говорят: «Я хочу записать к вам моего парня или мужа»? Вы не представляете, насколько это часто. Я отвечаю, что если у него не хватает мотивации самостоятельно найти психотерапевта и записаться на консультацию, то откуда у него возьмётся мотивация, чтобы проходить психотерапию. Но иногда они потом звонят (когда их вынуждают их женщины: «Позвони! Позвони! Позвони!»), приходят - и это совершенно бесполезная трата времени и её денег.

Итак, мы перед самими собой притворяемся, что мы какие-то особенные: что мы добрые, что мы с этим справимся, что мы умны, что мы многое знаем (поскольку прочитали одну книжку, которая ему обязательно поможет).

Кстати, один из признаков зависимости – это когда вы получаете новую информацию из книг или на лекциях и думаете: «О, это вот этому человеку обязательно надо рассказать!». Если сейчас кто-то из вас так подумал, - это симптом зависимости. Это такая тенденция заботиться не о себе в первую очередь, а о другом человеке. Поэтому я вас очень прошу сейчас убрать всех этих других людей из вашей головы и сосредоточиться на том, что здесь всё-таки вы и получать что-то, что есть именно для вас.

Как можно исказить реальность в первом случае? Вот с этим двухсоткилограммовым кабаном, который кроет девушку матом около бара.

Из зала:

- Он такой сильный и самоуверенный. Он меня защитит. Я же видела, как он это может.

- Это он внешне грубый, а внутри-то он телёнок с голубыми глазами. Просто не нашлась нужная женщина, чтобы раскрыть его большое сердце. Этой женщиной буду я...

Совершенно верно. Это огромное количество искажений реальности: мы искажаем его, себя (верим в свою исключительность, в свои сверхспособности исцелить и раскрыть жестокое сердце), мы искажаем жизненный контекст. Нам почему-то ситуации начинают казаться если не нормальными, то выносимыми – мы теряем ощущение нормы и не-нормы. И это второе важное, что происходит.

Анастасия отвечает на вопрос из зала:

Когда такая модель закладывается? Она может заложиться в любом возрасте, потому что травматичные события (те, которые нас искажают) могут случиться с нами в любом возрасте. У меня есть история, когда, например, до семи лет, когда вроде как всё самое важное уже случилось, всё закрепилось (мама была хорошая, любовь была хорошая), но после смерти матери девушку отдали в семью ненавидящих её родственников, и вся её структура личности сложилась именно согласно той ситуации насилия, в которую она потом попала (а не тех прекрасных и замечательных первых семи лет, которые прожила с матерью). Поэтому я думаю, что здесь многое зависит от степени травматики, от степени величины потребности, которая была. Поэтому я не могу сказать, что есть какой-то возраст, после которого мы защищены.

Или, например, другая история. Девочка, которая растёт в хорошей семье (у неё благоприятная мама, благоприятный папа, функциональная семья). Так получается, что её на три года отдают к бабушке. Она у бабушки живёт те пять дней, пока ходит в школу, а каждые выходные и каждые каникулы возвращается к родителям. Но эти три года рядом с садисткой-бабушкой (крайне психически нездоровой) складывают её структуру личности во многом так, как должно было сложиться, если бы она жила с бабушкой всё время. Такое тоже бывает.

 

Анастасия отвечает на вопрос из зала:

Есть такая иллюзия про то, что мы ищем противоположность собственных родителей. Это не так. Это искажение реальности, когда нам кажется, что это всё противоположные вещи. На самом деле всё одно и то же.    

Анастасия отвечает на вопрос из зала:

Хороший вопрос про то, каким образом можно от этого отказаться, если не завершать. Это вопрос о проживании чувств.

Вообще вся зависимость – это про избегание чувств. Если я больше не хочу играть в эти игры и не строить таких сценариев, мне придётся принять и прожить то, что мои родители никогда не будут меня любить. Или никогда меня не поймут. Или я никогда не буду им нужен. Или папа всегда будет больше любить бутылку, чем меня. Это болезненные чувства. И для того, чтобы в это не играть, мне придётся с ними столкнуться и их прожить – другого способа нет. Другое дело, что нам кажется, что эти чувства нас убьют. А это не так. Нам кажется, что та боль, которую мы испытаем при столкновении с этой реальностью, невыносима, и всё, что нам останется – это лечь и умереть, или развить зависимость или впасть в депрессию. Но это не так: боль проживаема, она может длиться долго и очень долго. Она проживается легче в процессе психотерапии (с поддержкой, с сопровождением психотерапевта), но это не обязательное условие.

Рано или поздно мы можем решиться прожить эту боль, выжить в ней и двигаться дальше. Но это будет очень непросто. Поэтому проще строить такие же отношения в надежде на то, что гештальт не придётся завершать (что он завершится как-то сам по себе, а мне с этими чувствами сталкиваться не придётся). Как раз страх вот этой боли и является причиной развития любовной зависимости: когда я не могу с этим столкнуться, и поэтому буду делать всё, чтобы продолжать надеяться на то, что это возможно. А иначе потеря надежды лишит меня опоры – и это правда: на какое-то время лишит опоры, но это не смертельно. Очень больно, но не смертельно. И это такой сюрприз обычно для человека, что в этом можно жить и выживать.

 

Как искажается партнёр, мы проговорили. Как искажаю я себя сама, проговорили. Как искажается контекст?

Ну вот, например, пять вечеров из семи мужчина приходит домой в два часа ночи. Правда в чём? Работает до семи.

Из зала:

- Правда в том, что он где-то шляется…

А где? А я -говорит - не спрашивала, где он ходит. Зачем мне об этом знать? Ведь мы должны доверять друг другу.

Это нормально или нет – не спрашивать мужа, где он ходит пять вечеров из семи?

Вообще-то не нормально, правда? В чём скорее всего реальность? У него кто-то есть. Помните такой философский принцип, как Бритва Оккама? Всё лишнее, всё, что сложно – это скорее всего неправда, а самое правдивое – это простое объяснение.

Почему он не хочет на тебе жениться – какое самое простое объяснение? Просто потому, что он не хочет, а не потому что у него травмированное детство, не потому, что он не верит в институт брака, не потому, что он ещё не повзрослел – просто не хочет на ней жениться и всё.

Почему он не звонит? Потому что не хочет тебе звонить, а не потому что потерял телефон, заболел, сломал ногу и тому подобное. Самое простое объяснение – самое верное. В психотерапии мы этим пользуемся. И это, кстати, всегда больно.

Реальность такова. Но её замечать нельзя, это больно. Что можно придумать про этот контекст, как исказить? Проще всего здесь придумать вот этот миф: «Мы должны доверять друг другу». Ну и что, что он в два часа ночи приходит домой – он же приходит. Я должна ему доверять, я его жена. У меня есть такое обязательство перед ним. Что это будет за брак, если мы не будем друг другу доверять?


А если партнёр ещё и нарциссичным окажется, он сам это первый скажет: ты чего мне не доверяешь? Ты мне жена или чё?

Кстати, к вопросу о нарциссизме и зависимостях. Я много занимаюсь проблемами нарциссизма и нарциссических жертв, и на прошлой лекции, которую я читала по любовным зависимостям, я говорила, что пока не знаю, как связать зависимости и нарциссизм. Сейчас я знаю. Вот это вот зависимости, а вот это – нарциссизм [Анастасия рисует круг зависимостей, а внутри небольшой круг нарциссизма]. То есть нарциссические отношения – это зависимые отношения однозначно. При этом не все зависимые отношения – это нарциссические отношения.

 

Ещё про искажение контекста. Мужчина не зарабатывает денег. То есть он «не нашёл себя», ему не платят, его «не ценят», а я «должна его поддерживать». «Какая же я жена, если говорю ему иди лес валить? А как же его спина? Вот так плохие жёны и губят хороших-то мужчин. Я же особенная – я этого делать не буду». И таким образом мы искажаем реальность: себя, другого, и контекст, в котором мы живём.

Например, про мужчину, который приходит пьяным и курит по две пачки сигарет в день. Искажение контекста – это придумать, что у него такая работа, на которой работать без этих губительных привычек совершенно невозможно.

И в этом искажении реальности мы теряем ощущение нормы и ненормы. Мы начинаем считать, что норма – это то, что я выношу: если это выносимо - значит нормально.

У Стивена Кинга есть отличная книжка «Долорес Клейборн». У него вообще есть несколько глубоких книг, которые не относятся к мистике и ужасам. И в книге «Долорес Клейборн» он описывает один брак, в котором жена не знает, что такое норма, потому что для того, чтобы сформулировать критерии нормы, человеку нужно либо опереться на реальность, либо опереться на тот контекст, который мы знаем (грубо говоря, либо на реальность, либо на родителей). Её отец бьёт мать, и женщина считает, что это нормально (она по разным причинам не может опереться на реальность, поэтому считает, что бить женщину нормально). Всё это в браке Долорес происходит до тех пор, пока он не бьёт её так, что она перестаёт это выносить. То ли он ей почки отбивает, не помню – в общем, что-то серьёзное. До этого десять лет она живёт с мужчиной, который её бьёт, который оставляет ей синяки за холодный ужин, который оскорбляет её и унижает за то, что он становится импотентом. Но потом он палкой бьёт её по спине, у неё начинают болеть почки – и она решает, что вот теперь не норма (перестало быть выносимым – значит не норма).

И вот этот критерий выносимости – как он вообще подходит для определения нормы? Пока, например, я зарабатываю достаточно денег для себя и для своих детей – значит это «нормально», что он не зарабатывает. Пока он не лёг с сердечным приступом – это «нормально», что он курит по три пачки в день. Пока он не вынес у меня полквартиры, это «нормально», что он таскает у меня по сто рублей из кошелька.

Как вам критерий выносимости? Нравится? Не нравится. Для нормы нужна опора на реальность. Для нормы нужно понимать, что нормально, а что нет – и это, кстати, крайне сложный момент, потому что мы понятия не имеем, откуда взять норму, откуда взять реальность нормы. Откуда мы берём информацию про отношения? Мы берём информацию из семьи своих родителей, из нашего окружения, из средств массовой информации, из кино и сериалов. Что там показывается?

 

[Видео прерывается]

 

Я с возмущением на лекции про нарциссические жертвы рассказывала историю, которая меня до сих пор цепляет.

Я еду в такси. Там играет песня «В воскресенье день рождения у тебя…». Вы помните эту песню? Помните сюжет? У неё день рождения. К ней на праздник пришли мама, папа, лучшие друзья, они её поздравляют, дарят ей подарки. Она такая красивая, приятная. Но это не имеет для неё значения, потому что «он не пришёл». Меня это возмущает, потому что это не норма. Норма ли это?

Из зала хором:

- Нет…

А что было бы нормой? Нормой было бы, если бы её папа отвёл в сторонку и сказал: «Дочь, ты чё, с ума сошла?! Приди в себя! У тебя тут друзья, а ты корчишь из себя страдалицу. Зачем это надо? Давай жить нормально. Иди наслаждайся тем, что происходит!».

Норма ли, если мужчина у бара пошлёт женщину матом? Нет. Норма ли сидеть в соседней комнате от весёлой компании и курить в окно в одиночестве? Нет. Чувствуете? Для того, чтобы нам вернуться к ощущению нормы, нам нужно вернуться к ощущению реальности. И нам неплохо было бы уметь об этом с кем-то разговаривать.

Ещё один миф про зависимые отношения – «Сор из избы не выносить». Верите? Верите. Не все, но многие. Чем чреват этот запрет? Чем это заканчивается? А тем, что женщина или мужчина не понимают, нормально ли то, что происходит у них в семье, или нет? Вроде как эти кусочки, эти кирпичики, из которых складываются их отношения, могут выглядеть нормальными (ну не бьёт же, ну обозвал дурой вчера...).

Анастасия цитирует слова человека из зала: «У каждого своя норма». Как вы относитесь к этой идее?

Из зала:

- Может она повела в этой конкретной ситуации себя как дура, неадекватно.

Хорошо. Я не буду с вами спорить. Есть разные контексты. Но я сильно подозреваю, что любой контекст можно использовать в качестве искажения реальности. И подумать, например «Ну не всё же время он мне почки отбивает… Был же контекст. Я над ним посмеялась, когда у него брюки лопнули по шву. Но ведь не всё же время он мне по почкам бил. Десять лет-то прожили вместе».

Ещё один миф – «Бьёт - значит любит. Значит он ко мне неравнодушен».

И для того, чтобы быть в зависимых отношениях, мы цепляемся за то, что напоминает нам отношения наших родителей. Мы вклеиваемся намертво, потому что это даёт нам надежду на то, что мы сможем наконец-то завершить этот гештальт и не испытать при этом боли от потери надежды. Для того, чтобы в них оставаться, мы искажаем свою реальность, реальность партнёра и наш контекст, и теряем ощущение того, что нормально, а что нет.

 

Для того, чтобы понять, что происходит, нам нужно отстраниться. Это первое, что нужно сделать в зависимых отношениях. Отстраниться означает, например, с кем-нибудь об этом поговорить (то есть проверить реальность, норма происходит или нет). Узнать, например, что о нашей или похожей ситуации пишут в интернете. Но интернет, кстати, гиблое место, потому что там можно найти людей, которые будут подтверждать, что ненормальные вещи в отношениях это норма.

Недавно я натолкнулась на цитаты с форума, где общаются девушки заключённых. Одна из таких девушек рассказывает в сети: «Мой через два месяца выходит! Он отсидел двадцать пять за убийство! Он выйдет и мы будем вместе»! Что у неё должно происходить в голове для того, чтобы она правда так чувствовала и думала? Она же не врёт. И ей на форуме пишут другие девушки: «Поздравляю! Будьте счастливы! Вот это настоящая любовь!». Я это запомнила: «Вот это настоящая любовь!». Он двадцать пять лет назад убил человека, но он выйдет и тут ждёт его женщина. А у неё гештальт, у неё зацепка. У неё зависимость. Она словно подсела на героин с первого раза, поскольку увидела что-то в его поведении, чему она не может сопротивляться. Для того, чтобы ей сопротивляться, надо испытывать боль и обладать интеллектом.

Поэтому с интернетом, пожалуйста, поосторожнее: там можно найти оправдание любого отклонения.

 

Сначала нам нужно отстраниться, посмотреть, сверить с реальностью, понаблюдать за тем, что происходит, дать себе возможность назвать вещи своими именами (бездельника назвать бездельником, алкоголика назвать алкоголиком, тунеядца тунеядцем, насильника насильником).

Ещё, кстати, одна вещь, которая меня пугает и возмущает – это инцестные семьи. Инцестные семьи – это семьи, где секс существует между родителями и их детьми. Есть форумы, на которых они общаются. И там есть посылы про то, что это не просто норма - это высшая ступень отношений. Про то, что в одних и тех же отношениях одновременно можно получать и то, что получаешь от отца, и то, что получаешь от любовника. Это якобы высшая ступень, а все остальные просто не понимают и просто завидуют. Можно и этого в интернетах начитаться.

Поэтому, если хотите свериться с реальностью, в интернет лучше не ходить. Лучше обратиться к людям, которым вы доверяете. А самое главное – обратиться к людям, которые в своей жизни функциональны (достаточно эмоционально, материально и физически успешны). Понимаете, о чём я говорю? То есть к таким людям, которые выглядят так, словно у них здоровая система норм и правил. Вот если у вас есть такие люди, идите и спрашивайте, нормальна ли ваша ситуация или нет.


Второе, что нам нужно сделать – это начать заботиться о собственной жизни. Нужно вернуть себе право заботиться о своей жизни и способности заботиться о собственной жизни, а не о жизни другого человека.

Зависимые отношения – это отношения, в которых мы в первую очередь вкладываем, а не берём. Эти отношения требуют какого-то постоянного обслуживания, постоянного верчения вокруг этого человека, постоянного решения его проблем.

 

Прозвучал вопрос про то, что семья была нормальной, потом случилась катастрофа и один из партнёров стал инвалидом, и вопрос, нужно ли сейчас оставлять этого второго человека.

Далее человек из зала раскрывает и уточняет свой вопрос. Анастасия слушает и отвечает:

Я с тобой абсолютно согласна, что есть разные контексты, и то, о чём я сегодня рассказываю, не претендует на стопроцентную верность. Я имею отношение к реальности, и вот это для меня важно.

Я могу придумать себе ситуацию, что, например, двадцать пять лет назад… как недавно была нашумевшая история, что на девчонку напали, за неё вступился парень, и при самозащите убил человека. Я могу представить себе такую историю, и не имею никаких претензий на то, чтобы называть его убийцей. Нет. Есть разные контексты. Жизнь громадная. В ней бывает огромное количество разных историй, которые на первый взгляд кажутся невероятными и удивительными, но они бывают реальными, правдивыми, настоящими. Когда внутри ничего нет, а сверху есть романтическая идея – вот это будут зависимые отношения. Но это не каждый раз так.

 

Итак, забота о собственной жизни. Зависимые отношения – это отношения самопожертвования хотя бы в том плане, что ради этих отношений мы жертвуем многим из того, что наполняло нашу жизнь до этих отношений.

Это напоминает первую любовь. Помните, когда вы в первый раз влюбились? Что бы вы выбрали тогда, в свои пятнадцать лет: сходить на факультатив по математике или сходить на свидание с объектом своей любви? Конечно на свидание – это же однозначно.

Вот если я выбираю его потребности, его самого, его желания, нужды или проблемы вместо своих собственных - тогда это зависимые отношения. Так не в любом возрасте должно происходить.

Из зала:

- Это же зависит от женщины тоже. Если хочешь идти с ним на свидание, то пойдёшь с ним на свидание.

Ну вот например. У меня есть обязательства по этой лекции. Я её объявила за несколько недель. Я написала анонс, пригласила. Люди запланировали, отказались от своих дел. А сегодня мне, например, звонит мой мужчина и говорит: «Слушай, я на сегодня забронировал столик в ресторане». Я отвечаю: «Хе-хей! И пишу девчонкам-администраторам, что, мол, извините, у меня пищевое отравление и лекцию провести не получится».

В случае заботы о собственной жизни вопрос не только во времени – здесь ещё вопрос и в ресурсах. Например, в зависимых отношениях нам кажется, что нет ничего недоступного или слишком дорогого, если этого хочет наш избранник.

Вот вам реальная история. Молодая девушка работает не так давно. Это её первая работа, зарабатывает она не так много, оплачивает квартиру и покупает продукты. Её партнёр ничего такого не делает (потому что ей нельзя делиться своими проблемами: он "сразу подумает, что она хочет его использовать и уйдёт", поэтому она со всем справляется самостоятельно). Но когда он просит у неё лазанью за два дня до получки (а лазанья – дорогое удовольствие), она, не смотря на то, что у неё совсем мало денег до зарплаты, всё равно приготовит лазанью.

Или, например, выбрать между мамой в больнице и супругом в запое – куда она поедет? Если она поедет к супругу в запое, не смотря на то, что мама в больнице, - это будет симптом любовной зависимости. То есть нет ничего слишком трудоёмкого, ничего слишком дорогостоящего, нет ничего невозможного, если он этого хочет.

На самом первом этапе, когда они знакомятся и происходит вот эта вот зацепка, она думает не о том, насколько он ей нравится. Вот вы, когда уходите со свидания, о чём думаете? О человеке или о себе? Думаете ли вы о том, понравился ли он вам, или думаете о том, понравились ли вы ему? Чувствуете разницу между этими двумя эмоциональными состояниями? Вот второе – это зависимость.

Если я после встречи гадаю, понравилась ли я ему, захочет ли он меня снова увидеть – это симптом эмоциональной зависимости, потому что в этом проявляется моя потребность быть нужной. Я готова быть нужной за счёт своих чувств, эмоций, желаний, потребностей и так далее. Если я ему нужна, то это же «самое важное», придётся всё бросить и идти на встречу.

Из зала:

- Это судьба…

Не то что судьба. Это знаешь какие истории? Это истории, например, когда девушка не может отказывать в сексе. Ну не может: язык у неё не поворачивается. Ей говорят: «Пойдём?» - она отвечает «Пойдём». Ей говорят: «Давай так», она отвечает «Давай». Это для неё про нужность. Это нездоровые вещи, от них лечатся. То, что может выглядеть, как её неразборчивость, - на самом деле её потребность быть нужной. Если кто-то заинтересовался в её теле, она отдаст своё тело. Если кто-то заинтересовался в её времени – на, пожалуйста. И она будет искажать реальность в том, что ей это тоже нужно, что она тоже от этого что-то получает.

Вот эта потребность быть нужной опять же берёт начало в тех самых детско-родительских отношениях, когда она недополучала своей нужности (не чувствовала своей нужности) либо когда её нужность была единственным вариантом того, что родители обращали на неё внимание.

Это происходит в нездоровых дисфункциональных семьях – там, где кто-то пьёт или дерётся или зависимый или изменщик или трудоголик и так далее. Семья, которая не справляется со своими внутренними и внешними задачами, называется дисфункциональной. И в этих семьях у детей мало сильных адресных эмоций.

Сильные адресные эмоции – это эмоции, которые направлены конкретно на ребёнка. В дисфункциональных семьях нет энергии, чтобы заботиться о детях нужным образом, и тогда дети получают сильные адресные эмоции одним из двух способов: либо становятся хулиганами (и тогда получают раздражение, ненависть), либо они становятся нужными (мамиными помощницами, папиными принцессами, это как раз варианты, когда девочка с отцом проводит выходные в гараже, правда думая и искажая реальность, что ей это нравится; или когда она мирит родителей). И тогда через это она начинает получать хоть немножечко того, что ей на самом деле необходимо.

Ни один ребёнок не хочет после школы идти домой и мыть пол. Это желание вообще здорово, когда одиннадцатилетняя девочка говорит: «Я не пойду с вами сегодня, ребята, на день рождения: у меня полы дома не вымыты»? Это не норма – это её способ получать от родителей хоть что-нибудь для того, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. И эта потребность сохраняется потом, и тогда мы можем строить отношения не с теми людьми, которые нам нужны, а с теми, которым нужны мы. И здесь очень печальная вещь, потому что чем больше у девушки или у женщины всего, тем большему числу людей она нужна. То есть чем у неё больше – тем у неё больше склонности выстраивать зависимые отношения, потому что одно дело быть нужной, когда ты глупая, бедная и неуспешная, а другое – быть нужной, когда ты умная, богатая и сексуальная. И чем сама девушка успешнее и функциональнее – тем у неё вот с такими родителями [Анастасия указывает на доску, где написано «Нужда быть нужной»] больше опасности попасть в зависимые отношения, где её будут потреблять, потому что она многим людям будет нужна.

Есть женщина, клиентка, вокруг которой огромное количество людей, которым она нужна. Она успешная, умеет зарабатывать деньги (о себе заботиться не умеет, но зарабатывает она прекрасно), и поэтому её потребляет свекровь, её муж, восемнадцать подружек, которые ещё со школы где-то там рядом с ней подвязались. Она устраивает их на работу, даёт им денег взаймы, даёт им телефоны косметологов, платит за их массаж и так далее. Ей так важно быть нужной, что она не справляется с другими формами построения отношений.

 

Здесь стоит проговорить ещё одно искажение реальности, которое будет иметь ключевое значение. Это чисто физиологичекий обман.

Скажите, пожалуйста, когда вы чувствуете себя влюблёнными, то внутри тела это в какой части ощущается?

Из зала:

- Везде…

Нет, не везде. В пальцах точно нет. В животе. Помните это выражение про бабочек в животе? Когда вы видите кого-то, у вас в животе – опа! – и такой кульбит происходит. Помните вот это ощущение? Которое мы называем влюблённостью.

А где вы чувствуете страх? Там же. Где вы чувствуете боль? Когда вам больно на душе - это где? В грудине, правда? Чуть выше грудины. У нас тело очень мудрое и очень сложное, и его разные части отвечают за разные эмоции. Чувство страсти тоже в грудине, любовь – в животе. Если мы искажаем реальность, то можем принимать страх и боль за влюблённость чисто по физиологическим основам.

То есть если вы, например, видите на улице человека, с которым вы были три года назад, и вы расстались на том, что он вас избил, у вас внутри всё перевернулось – это про что? Это про то, что вам больно и страшно его видеть. Но если при этом я склонна искажать реальность, я подумаю: «Опа! Да мои чувства к нему ещё живы!». Серьёзно, это так и происходит.

Это вообще парадоксально, когда мы путаем страх, боль и злость с чувством влюблённости. Нужно очень сильно уметь искажать реальность, но если мы зависимы, то прекрасно умеем её искажать.

Или, например, женщина встречает мужа и в животе всё замирает. Потому что без него она была расслабленная, что-то пела, чай себе заварила, а тут он пришёл на час раньше. И она замирает: у неё в груди всё сжимается, её парализует. Но она может думать, что это так выражается радость. Она думает «Ох ты!», выходит встречать его с круглыми широко раскрытыми глазами и говорит: «Я так тебе рада!». У неё голос поднимается: от страха голос поднимается. Она говорит испуганным голосом, смотрит на него испуганными глазами, но при этом искренне путает чувства страха, злости и боли с чувствами радости, влюблённости, симпатии. Именно на основе такой путаницы подобные отношения становятся цикличными. Вот она ушла, вот они несколько месяцев побыли друг без друга, вот у неё ломка прошла и она вроде как даже начала восстанавливаться…

Анастасия прерывается и отвечает на вопрос из зала:

Я чуть позже расскажу о том, как мы подавляем собственные чувства, и ты поймёшь, почему мы их путаем. Ты абсолютно права, что это по нюансам разные эмоции. Они располагаются в теле в одних и тех же местах, но по нюансам они разные. Их трудно перепутать здоровому человеку с доступными эмоциями, но человеку зависимому с подавленной эмоциональной сферой перепутать достаточно легко: для него они могут выглядеть абсолютно одинаково.

 

… итак, вернёмся к цикличности. Вот она вроде освободилась, но встретила его на улице, ей стало страшно и больно, потому что она не хочет в это возвращаться (но не забываем, что у неё есть незавершённый гештальт, у неё есть потребность его завершить), и она думает: «Хм, а чувства-то не прошли! Всё же можно возродить! Может, у нас на этот-то двадцатый раз всё получится по-другому?».

 

Первое – нам нужно отстраниться. Второе – позаботиться о своей жизни. А что значит «позаботиться о своей жизни», кстати?

Научиться слышать свои желания, научиться слышать свои потребности, свои настоящие эмоции, восстановить социальные связи (потому что в зависимых отношениях сильно страдают социальные связи: человек вдруг оказывается без друзей), восстановить способность себя защищать, восстановить способность заниматься интересным делом.

Если всё-таки в зависимых отношениях женщина решит больше в эти игры не играть, ей нужен будет период восстановления, период реабилитации, как от наркотиков, а для того, чтобы ей восстановиться, ей нельзя оставаться одной. Ей нужны социальные связи, которые будут её поддерживать и говорить, что она всё сделала правильно, что у неё всё хорошо. Если женщина решит выходить из зависимых отношений, она должна выходить в готовую реабилитационную среду, а не так, что она просто с ним порвала, осталась в одиночестве – какой закономерный итог?

Из зала:

- Вернётся к нему...

Конечно, потому что она столкнётся со своим страхом одиночества, со страхом, что её никто не полюбит (ведь ей уже двадцать восемь : ).

 

Итак, третье, что нужно сделать – это самое сложное. После того, как мы создаём себе среду, в которой мы можем самостоятельно о себе заботиться без объекта нашей зависимости. В этой среде мы можем полноценно жить, вне зависимости от того, есть этот человек или нет. У женщины появляется интересная работа, верные друзья, которые её поддерживают – тогда выходить из зависимых отношений будет уже не так страшно. Но потом будет самое страшное.

Третье, что нужно сделать, - вернуться к избегаемой проблеме. Это возвращение к родителям. Зависимые отношения – это способ не решать проблему с родителями: не проживать её, не анализировать, не знать её реальность.

Зависимые отношения – это способ не замечать то, что со мной происходит, когда я не в отношениях. Очень часто в глубине зависимых отношений лежит депрессия.

Есть какая-то проблема. Эта проблема может быть связана со мной, с моими отношениями с собой, с моими родителями, с ситуациями насилия, равнодушия, которые я переживала. Мне больно с этим соприкасаться. И мне проще соприкасаться с тем, что приносят зависимые отношения. Если я избавляюсь от зависимых отношений, я вынуждена вернуться к тому ядру переживаний, которые меня на это толкнули, иначе я буду заново развивать те же самые зависимые отношения.

Зависимые отношения могут быть адскими, но какими бы они ни были, они не так болезненны, как проблема, от которой я в них убегаю. Это имеет отношение к подавленным чувствам. Депрессия – это вообще подавленные чувства. В депрессии человек чувствует себя подавленным – согласны? А раз он чувствует себя подавленным, значит он что-то подавляет. Он подавляет некие чувства и переживания, с которыми не может соприкасаться. Это происходит тогда, когда в его родительской семье его лишают права на эмоции. Это происходит и напрямую, когда, например, родители запрещают девочкам злиться («Не злись – ты же девочка! Как ты себя ведёшь! Как ты выглядишь! Это мальчики себя так могут вести»). Когда, например, мальчикам запрещают плакать – это какие чувства? Плакать – это действие, а что запрещают чувствовать? Боль, грусть, печаль, уныние, беспомощность, отверженность.

А бывают более тонкие запреты, когда вы видите, что ваша мама расстроена, подходите к ней и спрашиваете: «Ты чего расстроилась? Что случилось?» - а она говорит: «Я не расстроилась. Тебе показалось». Это называется когнитивным диссонансом: то, что я вижу, и то, что я слышу – не конгруэнтно, не соответствует одно другому. Тут неправда либо одно, либо другое. То есть либо я ошибся в своих переживаниях о том, что мама расстроилась, либо мама мне соврала. Что выбирает ребёнок? Он думает, что он ошибся. А раз я ошибся, значит, я больше не буду этого чувствовать. И такие послания для детей про то, что на это «ты не имеешь права», «так чувствовать неправильно», «ты неправильно увидел эмоцию» - это всё про запреты на эмоции, с которыми мы вырастаем, и которые в конце концов превращаются в целый комплекс подавленных чувств. Это люди, которые – когда бы вы их ни увидели – на вопрос «Как дела?» отвечают…

У меня недавно пришла клиентка, села на диван, я её спросила: «Ну что? Что с тобой?». На первой консультации я обычно спрашиваю, что с тобой. Она отвечает: «У меня всё прекрасно!», при этом сияя улыбкой (при этом поворачивая головой, как бы говоря «нет»). Она говорит: «Да как-то не знаю… Вроде всё хорошо». Я её спросила: «Ты, видимо, всё время так реагируешь?» - и она рассказала историю, что да, никто из её окружения не знает, что что-то не так, потому что первое, чем она контактирует с миром, это её улыбка и выражение «Всё прекрасно!».

Ко мне как-то пришла клиентка и начала рассказывать, насколько у неё прекрасный муж. Через две минуты этого разговора я её спросила, изменила ли она ему? Она ответила, что да, изменила.

Потому что у таких людей явно какие-то подавленные чувства. Люди не приходят к психотерапевту рассказывать, какие у них прекрасные отношения. Они приходят говорить о проблемах, но, видимо, о них говорить трудно, и первое, что человек может испытывать, это «Всё хорошо! Муж прекрасный, всё замечательно!» или «Муж меня не понимает, зато в холодильнике есть сыр…». И вот эти подавленные чувства мешают нам разбираться в собственной эмоциональной сфере.

Мы вырастаем так, словно ничего не чувствуем. А когда мы ничего не чувствуем, мы чувствуем себя неживыми. Когда мы живём и нам недоступна радость, недоступна злость – то, что расцвечивает нашу жизнь, то, что делает её полноценной, уходит, потому что мы подавляем нашу эмоциональную сферу. И наша жизнь похожа на ровную линию в кардиограмме. И для того, чтобы чувствовать себя живыми, нам нужны эмоции, а когда они недоступны, для того, чтобы мы их ощутили, эмоции должны быть очень сильными. И зависимые отношения как раз дают такие крайне сильные эмоции, потому что уже с первого свидания, после которого я зацепилась, я же могу потом переживать и думать, чего он мне не звонит. Причём я ведь не буду переживать эти эмоции на здоровом уровне [Анастасия рисует обычные, не сильные колебания ритма сердца на линии кардиограммы]. Мне нужно жить, и я буду всё это переживать очень сильно. Переживания такой интенсивности смертельно опасны.

Любовная зависимость смертельно опасна, потому что приводят к крайне высокому уровню стресса. Но при этом человек может чувствовать себя живым. И при этом, для того, чтобы ему излечиться, ему нужно вернуться ко всем своим подавленным чувствам – к тем самым, которые подавлял много лет (подавлял, вытеснял, искажал реальность). И вот это – самый сложный этап работы. Это сложно, больно, долго, но только после этого происходит то, что называется возвращением адекватности в отношениях. Если это прожито, то гештальты завершены. Если это прожито, то больше нет необходимости выбирать себе партнёров, с которыми это можно повторять снова и снова. Теперь этих людей могут интересовать партнёры, которые раньше им казались скучными, потому что здоровые отношения таких сильных эмоций не дают. Здоровому партнёру незачем вызывать у вас такие сильные эмоции – он будет заботиться о некой ровной стабильной живой среде. А зависимым людям те люди, которые готовы предоставить ровные стабильные отношения, кажутся скучными. Люди, склонные к зависимым отношениям, говорят о здоровых людях: «Вроде всем хорош: и красивый, и любит меня – но изюминки нет! Остроты нет. Не возбуждает». И это про то, что перед ними нормальный человек – человек, с которым возможны нормальные хорошие стабильные отношения, но невозможно вот это зависимое невротическое метание, которое позволяет выполнять крайне важную функцию: подавление чувств. Если человек, склонный к зависимым отношениям, вступит в нормальные отношения, то подавленные чувства со временем проявятся, потому что их ничто не подавляет (потому что среда в нормальных отношениях безопасна). В безопасной среде можно развиваться, можно доверяться, можно соблюдать границы, и рано или поздно подавленные чувства проявятся, а это крайне страшно.

И поэтому третий этап, после того, как мы отстранились, после того, как мы научились заботиться о себе, - это этап возвращения к подавленным чувствам и к тем проблемам, от которых мы ушли в зависимые отношения. То есть зависимые отношения – это верхушка айсберга, вишенка на торте.

 

Анастасия отвечает на неразличимый вопрос из зала:

Я говорю про внутреннее возвращение, не про внешнее возвращение к родителям. Я не про то, что надо ехать через полстраны, возвращаться к родителям и разбираться со своими эмоциональными проблемами. Я про то, что внутреннее возвращение к тем чувствам, которых я столько лет пытался избегать, и проживание их. Проживание – это…

Есть очень хорошая метафора про наркозависимость. Наркозависимость – это как тёмный тоннель. Ничего не видно, больно, страшно, и периодически хорошо, но вернуться назад не получается, потому что это лабиринт. Единственный путь выбраться из этого тоннеля – идти вперёд и потом просто выйти с другой стороны. То есть пройти эту дорожку до конца: нигде её не подавить, нигде себя не остановить.

С чувствами точно так же: мы можем прожить любое чувство, но для этого нам нужно взять его и прожить полностью, а потом выйти с другой стороны. И это возможно. И тогда мы станем защищены от тех любовных зависимостей и от других зависимостей, которые у нас развиваются в течение жизни. Это сложно, и это последнее, что нужно сделать.

В Америке проще. Потому что там есть группы поддержки. В любом городе есть группы поддержки для зависимых женщин, в которые они могут ходить, общаться друг с другом, помогать друг другу восстанавливаться и помогать это проживать. Потому что часто кажется, что подавленное чувство невозможно прожить полностью.

 

У нас есть такая идея, что чувства могут быть невыносимы. Про то, что, например, может быть невыносимое горе, или про то, что может быть невыносимая боль. Про то, что если мы дадим себе это почувствовать, то это продолжится и будет с нами до конца жизни. Но психика так не работает, и это очень важное знание. Психика работает волнами. На одном пике волны мы проживаем сильную боль, острую, и нас отпускает, и всё повторяется несколько раз.

Если вы были когда-нибудь на поминках… Люди режут салаты, готовят бутерброды. У них горе: у них умер близкий родной им человек. Но рано или поздно там возникает смешок. Кто-то рассказывает историю, которая воспринимается другими людьми нормально, адекватно. И они немножко посмеялись друг с другом, а затем снова ушли в горе.

Когда у меня умер свёкор, я помню, что мы ещё за день до его похорон стояли на балконе с моим мужем и его братом. И нам было больно: смерть свёкра была внезапной, страшной. Все были в шоке. Но мы стояли о чём-то смеялись. Потом мы снова побыли в горе, а затем снова занялись чем-то ещё.

Промежутки между волнами горя разные, но со временем всё меняется, эмоции и чувства утихают, волны становятся ниже. Так выглядит динамика переживаний: сначала нам больно почти всё время (но всё равно с перерывами), потом половину времени больно, а половину – нет. А потом мы начинаем это забывать. И когда мы по-настоящему возвращаемся к нормальному состоянию психики, не подавляя свои чувства, не искажая реальность, а дотерпев до этого времени, до этого состояния – вот тогда мы можем считать себя исцелёнными.

 

ТУР ВОПРОСОВ И ОТВЕТОВ

 

- Когда начинаешь проживать эмоции – говорю о своём личном опыте – то первой эмоцией пошла агрессия. Каким образом её выплеснуть без вреда для окружающих, и так, чтобы она вышла в полной мере?

 

На самом деле это вопрос про гнев. Про злость и другие агрессивные эмоции. Гнев действительно в нарциссических и зависимых отношениях самый частый, потому что когда мы начинаем понимать, что происходит, внутри нас поднимается гнев. И в нашей культуре у нас очень мало способов как-то с ним действовать. Мы гнев подавляем – это одна из самых подавляемых эмоций. Нам кажется, что гнев разрушителен. Нам кажется, что если мы позволим себе его чувствовать, то мы разнесём всё, нашего партнёра уничтожим эмоционально или физически, разнесём сами себя. И в этом страхе гнева мы остаёмся с ним внутри – и тогда он начинает разрушать нас самих. Это тоже хорошо знакомая жертвам история, когда гнев никак не выходит наружу, а всё крутится и крутится внутри.

У гнева, как и у любой другой эмоции, есть то, что называется отреагирование.

Как вы думаете, зачем нам нужна эмоция? Чтобы ориентироваться в окружающей среде. Это как ощущения на уровне кожи. Если я дотронусь сейчас до горячего утюга, то я отдёрну руку, потому что мои ощущения предупредят меня об опасности. Эмоции нужны для того же самого: чтобы мы понимали, где нам хорошо, а где плохо. И любая эмоция нужна для того, чтобы она выражалась в каких-то действиях – это и называется отреагированием эмоций. Тогда я не просто чувствую, но и что-то меняю в себе или своей жизни, в своих отношениях - для того, чтобы эти отношения стали более безопасными.

Неотреагированный гнев замыкается внутри: он просто существует как злость, как ярость, как ненависть, как постоянное напряжение, как навязчивые мысли. Гнев может проявляться в синдроме лестницы. Слышали про такой?

Синдром лестницы – это когда вас на вечеринке оскорбили, и вы ушли обиженным. Спускаетесь по лестнице и думаете: «О! Вот что нужно было ответить вот этому человеку!». И когда мы не отвечаем на самом деле, когда мы ничего не меняем в наших с ним отношениях или меняем недостаточно – то тогда мы всё время в этих навязчивых мыслях варимся. Тогда нам всё время кажется, что нужно было поступить иначе. То есть гнев сохраняющийся про то, что не предприняты достаточные шаги для того, чтобы в этих отношениях чувствовать себя в безопасности.

На что меня толкает злость? Что бы мне хотелось делать, исходя из этой злости? Что я мог или могла бы поменять в своих отношениях для того, чтобы не сталкиваться с тем, что для меня не безопасно?

У меня нарциссическая бабушка, и я злилась и гневалась на неё несколько лет. Когда до меня дошло, что она делает, я не могла смотреть на неё без ненависти: мне хотелось её разрушить или себя разрушить или всё вокруг разрушить, потому что я до сих пор была включена в эти отношения. Как раз не прожив тот гештальт, в который я попала в отношениях с ней. А когда я его, наконец, прожила и поняла, в чём он заключался, последняя наша встреча была такой:

Я пришла к родителям в гости. Мою бабушку мама забрала к себе, потому что она старенькая и о ней надо заботиться. И когда я пила чай, бабушка пришла ко мне на кухню и сказала, что вот, ты ко мне не ходишь и у меня от этого даже иконки почернели – зайди посмотри. Я сказала, что мне не интересно. Я не почувствовала обычного в таких случаях гнева, не почувствовала обычного раздражения из-за того, что меня опять пытаются втянуть в какую-то псевдо-религиозную хрень. Я просто искренне сказала, что мне это больше не интересно. Мне больше не интересна она, её модель отношений и те чувства, на которые она пытается меня спровоцировать. И я поняла, что я больше не злюсь. То есть я что-то такое сделала внутри себя, что дало мне не гнев, но равнодушие. Это настоящее отсутствие интереса: гештальт завершился, больше я ничего от неё не хочу и мне больше не обязательно на неё злиться. Я пришла к этому наполовину логически и наполовину через проживание чувств, с которыми она меня сталкивала и которые я не могла пережить. Но это глубокий процесс – он занял не день, не неделю и даже не месяц.

 

- Можно ли избавиться от злости через боксёрскую грушу?

 

Нет. Можно снять немножко напряжение, но - как говорил наш с тобой общий знакомый – агрессивные виды спорта не помогают снять напряжение, потому что в агрессивных видах спорта (бить грушу, заниматься боксом, заниматься карате) агрессия подпитывается агрессией. Для того, чтобы боксировать, нужно испытывать агрессивность, и мы часть агрессивности снимаем, но часть получаем обратно. Для снятия напряжения лучше приседать, например. Или отжиматься. Или подтягиваться на турнике. Это поможет сбросить напряжение, но не поможет отреагировать настоящие эмоции.

 

Анастасия отвечает на вопрос из зала:

Раздражение может послужить способом защиты. Раздражение будет сигнализировать о том, что происходит что-то небезопасное, и ты на основании этого раздражения можешь предпринимать какие-то действия. Но при этом если ты прожила то, во что была погружена в этих отношениях, если ты поняла и приняла, в чём там была фишка, и научилась жить с тем, что твоя бабушка тебя не принимает (или мама, или папа, или кто угодно другой), если вы научились с этим жить полноценной жизнью, - это не значит, что вы будете ходить как просветлённый гуру и говорить: «Меня ничего в этом мире больше не злит». Злость нормальна, гнев нормален – любые эмоции нормальны и оправданны, поскольку каждая из них говорит нам о том, что с нами происходит что-то небезопасное, либо что-то безопасное.

- Если я это приняла, но испытываю раздражение – это нормально?

Это про то, что она делает что-то, что снова нарушает твои границы, и ты испытываешь раздражение для того, чтобы отреагировать это раздражение и позаботиться о своей безопасности.

 

- Были ли у вас в практике завершённые случаи? Расскажите о них.

Например, такая долгая жизненная история. Старшая дочь, мама-домохозяйка, отец успешный. Папа выбирает её в качестве любимой дочери, то есть выбирает строить отношения с ней, а не с её матерью. У старшей дочери двое младших братьев. А с ней отец строит как бы близкие отношения. Так как папа успешный и с фетишем достижений, он заставляет дочь достигать, достигать и достигать, и она ему нужна своими отметками, своими социальными достижениями. Он её хвалит за достижения, а её переживания игнорирует. И она всё своё детство игнорирует свои переживания по отношению к нему. Она игнорирует свой гнев за то, что он не принимает её полностью. Она игнорирует свою невротическую потребность в достижениях: ей кажется, что это норма и так и должно быть.

Потом она вырастает, уходит из родительской семьи, выстраивает примерно такие же отношения с молодым человеком. Он – молодой предприниматель, и он тоже говорит ей: «Почему ты занимаешься вот этим?», а она занимается деятельностью, больше направленной на помощь другим людям (из-за своей потребности быть нужной), нежели чем на социальные достижения. И она в отношениях с ним начинает разворачивать ту же самую историю, но потом происходит шок и стресс, потому что в её родительской семье вырастают два сына и они папе больше ровня, они папе более интересны, и он уезжает с ними на рыбалку, а её не берёт. И для неё это шок. Для неё это стресс и возвращение в реальность собственных чувств, потому что она не может игнорировать тот факт, что её любимый отец взял с собой на рыбалку сыновей, а её не взял. Когда они вернулись, то сказали: «Ну ты же девочка. Всё, ты теперь свободна. Сыновья-то выросли. Сейчас они будут рядом, а ты там занимайся своей благотворительностью».

И вот тут у неё происходит момент взгляда на реальность, и когда она на неё смотрит, то начинает понимать и реальность своих отношений с молодым человеком. Она начинает замечать, что он её не уважает, и понимать свои чувства по этому поводу. Она начинает понимать, что он не уважает то, что она делает. Что он её в этом не поддерживает. Что он постоянно требует от неё заниматься тем, чем ей заниматься не хочется: зарабатывать деньги, открывать собственный центр. Он её постоянно таскает на какие-то бизнес-семинары и тренинги, а ей не хочется – ей хочется на Тибет и медитировать. Вот это все её чувства, которые возникают в отношениях с ним. Она понимает, что испытывает усталость. И она, наконец, реагирует на эту усталость: уходит от молодого человека, приходит на психотерапию, возвращается к своим чувствам по поводу отца, она в конце концов понимает, что не виновата, что родилась девочкой, и что фишка не в том, что она родилась девочкой.

Это одна из частых историй, когда девочка думает (и ей это даже говорят), что её не любят, потому что она родилась девочкой, а хотели мальчика – это неправда. Её не любят, потому что не способны любить. То есть фишка в отце, который не способен на близкие тёплые отношения. Он не построил их с матерью, не построил с дочерью и ни с одним из своих сыновей. Это просто фасадные отношения: что мы вместе, ездим на рыбалку, охоту, и они продолжат мой бизнес. И она понимает реальность отца как неспособного на любовь человека. Она какое-то время (около полутора лет) живёт одна, снимает квартиру, учиться о себе заботиться, уезжает на Тибет, несколько месяцев находится в ашраме. Там же она понимает, что это тоже не то, чего она хочет – что это такое бегство от её усталости. Что это нафантазированный ей мир. Возвращается. Немного меняет форму деятельности: теперь она и не достигаторская и не полностью благотворительная. Заниматься благотворительностью было гиперкомпенсацией: это нужно было для того, чтобы как бы сопротивляться и возражать своему отцу, мол, посмотри, кто я на самом деле.

Она меняет эту деятельность и делает её более соответствующей собственным желаниям и собственным потребностям. Потом она заводит новые отношения, но они через три месяца распадаются, потому что она понимает, что начинает в них отыгрывать ту же самую модель. Она выходит из отношений и думает: «Слава Богу, меня хватило на три месяца, а не на два года». Потом она знакомится ещё с одним человеком, и сейчас у них вроде как всё хорошо. То есть она занимается этим делом, они встречаются уже года три. Она пока боится брака, потому что для неё там ещё много страхов, но они живут вместе, она занимается тем, чем хочет. Она соблюдает свою сферу независимости, учится выстраивать с ним и близкие отношения тоже. С отцом она теперь не общается: не хочет («Я ему либо сейчас выпендриваться буду, что я такая крутая, либо оправдываться перед ним за то, кто я есть на самом деле»). Она отказалась от надежды, что отец её когда-нибудь примет и полюбит. У неё спокойные мирные отношения с мужчиной, над которыми она работает, в которые она включена.

 

- Вопрос про то, как ребёнку одновременно не врать, что я этого не чувствую, и при этом не складывать на него ответственность за то, что происходит в моих взрослых отношениях.

Чувствуете эту вилку, да? Если я плачу и ребёнок ко мне подходит, я как будто должна ему сказать либо «Нет, всё хорошо!» (при этом вытирая слёзы), либо я должна ему сказать правду-матку, свалить на него ответственность за эти отношения, сказать: «Это всё из-за тебя!».

Я смотрела фильм «Суперфорсаж!», и там один персонаж говорит: «До семи лет я рос с родителями, а потом папа ушёл». Другой персонаж его спрашивает: «Ну он же сказал, что это не из-за тебя?». А тот отвечает: «Да нет, он как раз сказал наоборот: что всё из-за меня, что у них с мамой были прекрасные отношения, пока я не появился».

Вот этот баланс между тем, чтобы свалить на ребёнка ответственность и тем, чтобы ему соврать. Как его можно найти? Не сваливаться в перекладывание ответственности и не сваливаться во враньё, а всё, что между этим – всё можно делать. Ребёнку стоит объяснить, что слёзы мамы – это нормально, да и вообще слёзы – это нормально.

 

- У меня дети, когда я расстраиваюсь, спрашивают: «Мама, ты из-за нас?», то есть моё плохое самочувствие и настроение они перекладывают на себя. Каким образом им показать, что дело не в них?

Это тоже, кстати, возрастная норма. Это магическое детское мышление, когда ребёнок в своём детском периоде нарциссизма ощущает себя всевластным. То есть он как бы всё может: будущее перед ним, и если он наступит на чёрную плитку, то умрёт Ленин и тому подобное. Но ощущение всемогущества чревато ощущением вины за всё: если я за всё отвечаю – значит родители развелись из-за меня; если я за всё отвечаю – значит папа из-за меня пьёт, мама из-за меня плачет. Это норма для детского возраста, но при этом её нужно немного корректировать. И с возрастом дети будут понимать мать всё лучше и лучше.

Их вопросы сейчас о том, не из-за них ли ты сейчас плачешь, абсолютно естественны: они могут не означать какого-то невроза у них или большого чувства вины перед тобой. Они могут вписываться в возрастную норму, но тебе стоит аккуратно возвращать их в реальность и говорить: «Милые детки, есть много разных причин. Вы тоже не всегда из-за меня плачете: можете плакать из-за воспитателей, из-за игрушек или из-за ссоры с друзьями. Если я заплачу из-за вас, я вам скажу». То, что «Я из-за вас никогда не плачу» - это ведь тоже ложь. Но прямо сейчас это не из-за вас.

 

Ответ на вопрос из зала:

Вопрос нормы – это самый сложный вопрос в психотерапии, потому что есть среднестатистическая норма (это то, что нормально у большинства людей, которые находятся в той же ситуации, в какой нахожусь и я), есть культурная норма, есть временная норма, есть особенности эпохи, в которых мы живём.

В последние годы, когда я много работаю с нарциссами, жертвами нарциссов, зависимыми людьми. Я перестала поддерживать идею о том, что у каждого своя норма, потому что в этом много искажения реальности. Люди приходят и начинают доказывать, что то, что с ними происходит, - это нормально. И для меня это выглядит как раз как подавление чувств.

И тогда я про норму скажу, наверное, так. Норма может быть у каждого своя, и каждый человек имеет право на собственное ощущение нормы, если он при этом честен с собой в том, что он чувствует по этому поводу. Если он осознанно выбирает себе такую норму, а не в результате подавления своих чувств и не в результате искажения реальности, то тогда он волен делать, что хочет. В психотерапии есть такой закон: «Делай, что хочешь, но понимай, что делаешь». Вот если он понимает, что делает, и выбирает это как норму своих отношений, то тогда никаких претензий. Но если норма является результатом искажённой реальности или подавленных чувств, то тогда это не норма.

- А в терапии это выявляемо?

Да, конечно.    

 

Отвечает на вопрос из зала:

Если у двух людей разные нормы… Хороший вопрос.

Он имеет отношение к теории семейных систем, которая про то, что есть первый этап отношений, в которых как раз люди сталкиваются нормами: для тебя нормально вот это, а для меня – вот это. Норма должна быть гибкой: она зависит от контекста, от ситуации, от партнёров, с которыми мы её реализовываем. Гибкость нормы – это показатель здоровья. Норма гибкая: раньше для меня было нормально мыть пол каждый день (когда я, например, жила с маниакальной мамой), а потом, когда начала жить одна, то для меня стало нормой мыть пол два раза в неделю. Или, например, для меня раньше было нормой гладить постельное бельё, а сейчас это кажется диким.

 

- Если я создала зависимые отношения, как мне определить, какой гештальт я в них отрабатываю?

Здесь мне нужно посмотреть на то, какая потребность в моих отношениях не удовлетворяется. Зависимые отношения – это отношения, в которых не удовлетворяются те же потребности, которые не удовлетворялись в отношениях с моими родителями. И здесь тоже честно перед самой собой нужно определить, в какой области я фрустрирована.

У зависимых людей в течение жизни накапливается несколько зависимых отношений. Допустим, один партнёр был наркоманом, второй геем, третий трудоголиком, четвёртый маменькиным сынком. Какими бы разными эти отношения ни были по контексту (в одном случае жили вместе, в другом – отдельно и так далее), я была фрустрирована в одних и тех же потребностях – и это будут те потребности, на которые у меня есть незавершённый гештальт, который стремлюсь закрыть.

 

Вопрос из зала: просят сформулировать три часто встречающихся фрустрированных потребности в зависимых отношениях.

 

- потребность в том, чтобы меня выбирали в первую очередь: не работу, не природу, не бутылку, не маму, а меня.

- потребность в том, чтобы обо мне заботились, когда я болею или когда я слаб(ая), или когда я беременная, или когда у меня что-то не так.

- потребность в том, чтобы меня принимали такой, какая я есть, и любили.

 

Вопрос из зала: если я понимаю потребности, которые у меня фрустрированы, могу ли прийти к своим родителям и сказать: «Давайте то, чего мне не хватало».

Во-первых, они могут не принять. Во-вторых, ты больше не ребёнок. И на самом деле ты больше не имеешь права на то, на что имела в детстве, по отношению к своим родителям, потому что контексты изменились, потому что всё изменилось. В-третьих, даже если они тебе это дадут, ты можешь не быть этим напитанной, потому что на самом деле этого хочет твоя детская часть, а не взрослая.

То есть завершение гештальта не в том, чтобы, наконец, получить эти потребности и построить отношения, в которых меня будут любить, принимать, давать мне время и так далее. Это закрепившийся детский механизм психики, детская фрустрированность. И то, что происходит с нами во взрослом возрасте, по большому счёту не имеет к этому уже никакого отношения. И мы успокаиваемся тогда, когда мы отказываемся от этой потребности. Вот почему это так больно.